Грон - 4

Герцог Эзнельмский травил зверя. Охоты в Эстрегонской чаще, которые устраивал герцог, славились по всей северной марке. Как и балы в его замке. Как и его парадные выезды, лошади в которых были подобраны по масти - вороные, черные как смоль, или белые с черными гетрами на передних ногах… По всеобщему признанию, герцог имел самый блестящий двор, начиная от южных отрогов Баннелонских гор и до северного побережья Тенгенского моря. И хотя граф Таммельсмейна и герцог Жадкейский готовы были с этим поспорить, но все понимали, что больше из собственного гонора, чем из чувства справедливости. А по ту сторону Баннелонских гор никаких дворов и не было. Там места были дикие, опасные, регулярно подвергавшиеся опустошительным набегам диких варваров и горных людоедов, так что тамошние замки ничем не напоминали роскошный, сияющий множеством окон с зеркальными стеклами замок герцога Эзнельмского. Уже не столько замок, сколько дворец, в котором от замка остались разве что только внешняя стена с десятком башен, давно исполнявшая скорее обязанности дворцовой ограды, чем крепостной стены, да старый покосившийся донжон, после перестройки замка превратившийся из его сердца в его же задворки. Те же замки все еще оставались угрюмым гнездом суровых воинов, всегда готовых при малейшем признаке опасности вскочить в седло и выметнуть меч из ножен. Так что о каком дворе там могла идти речь?

Впрочем, охоты герцога славились не только из-за пышности одежд и тщательной разработанности церемоний, а еще и потому, что Эстрегонская чаща являлась не чем иным, как длинным языком Запретной пущи, несокрушимой стеной окружающей Башню Владетеля Ганиада. Поэтому зверья в ней всегда было неиссякаемо.

Всем известно, что сила Владетеля, достигающая в Запретной пуще своего пика, заставляет жизнь бить ключом в ее непроходимых чащах, порождая невероятно могучих и необычных зверей. Но Запретная пуща для людей недоступна. Причем эту недоступность охраняют даже не столько запреты, а, скорее, те чудовища, что заполняют ее. Чудовища, когда-то, вероятно, имевшие в предках обычное зверье, ныне неузнаваемо превращенное, а вернее, извращенное могучей силой Владетеля. И чем ближе к ее сердцу, к Башне, тем более страшными и опасными они становятся. Но и по окраинам их немало. Недаром крестьяне ни под каким видом не селятся ближе дневного перехода от Запретной пущи. И тучные луга на ее опушках всегда стоят невыкошенными…

А вот Эстрегонская чаща была дарована Владетелем Ганиадом в ленное владение герцогам Эзнельмским. Зверье в ней хотя и было излишне злобливым и крупным (зайцы вымахивали с собаку, а косули чуть не с лося), но все же не слишком отличалось от обычного. И не в пример тварям Запретной пущи в пишу вполне годилось. Но иногда в Эстрегонской чаще встречались и более экзотические экземпляры…

Эта охота была последней осенней. Через неделю зарядят холодные осенние дожди, дороги развезет, и почти на месяц замки, так же как города, деревни и одинокие хутора северной марки, окажутся отрезанными друг от друга. До тех пор, пока не ударят первые морозы и землю не укроет пушистое снежное покрывало. Однако пока стояли теплые дни, и деревья все еще несли на своих ветвях почти по-летнему пышную, но уже совсем по-осеннему яркую и разноцветную листву.

Герцог выехал на вершину небольшого холма и остановился, оглядывая из-под руки отлично видимые с этой возвышенности лесные дали. Многочисленная свита остановила коней шагах в десяти сзади и тихо переговаривалась. Охота обещала быть интересной. И необычной. Неделю назад главный ловчий доложил, что на западной опушке чащи егеря наткнулись на следы Костяного вепря. Это было одно из порождений Запретной пущи, невесть по какой причине забредшее в Эстрегонскую чащу.

Грон умер. Грон возродился. В новом прекрасном мире. Новая жизнь, новые друзья и никакого Ордена. Живи и радуйся? Как бы не так. Для того, кто обречен на бой, новый мир – это новый вызов, новые враги и… сила пострашнее Ордена. Владыки нового мира, которым нет нужды скрывать свою власть над ним. Но не только они угрожают Грону. Здесь у него появился новый, персональный враг, знающий о нем то, что неизвестно больше никому другому в этом мире…

Роман Злотников

Прекрасный новый мир

ПРОЛОГ

Герцог Эзнельмский травил зверя. Охоты в Эстрегонской чаще, которые устраивал герцог, славились по всей северной марке. Как и балы в его замке. Как и его парадные выезды, лошади в которых были подобраны по масти – вороные, черные как смоль, или белые с черными гетрами на передних ногах… По всеобщему признанию, герцог имел самый блестящий двор, начиная от южных отрогов Баннелонских гор и до северного побережья Тенгенского моря. И хотя граф Таммельсмейна и герцог Жадкейский готовы были с этим поспорить, но все понимали, что больше из собственного гонора, чем из чувства справедливости. А по ту сторону Баннелонских гор никаких дворов и не было. Там места были дикие, опасные, регулярно подвергавшиеся опустошительным набегам диких варваров и горных людоедов, так что тамошние замки ничем не напоминали роскошный, сияющий множеством окон с зеркальными стеклами замок герцога Эзнельмского. Уже не столько замок, сколько дворец, в котором от замка остались разве что только внешняя стена с десятком башен, давно исполнявшая скорее обязанности дворцовой ограды, чем крепостной стены, да старый покосившийся донжон, после перестройки замка превратившийся из его сердца в его же задворки. Те же замки все еще оставались угрюмым гнездом суровых воинов, всегда готовых при малейшем признаке опасности вскочить в седло и выметнуть меч из ножен. Так что о каком дворе там могла идти речь?

Впрочем, охоты герцога славились не только из-за пышности одежд и тщательной разработанности церемоний, а еще и потому, что Эстрегонская чаща являлась не чем иным, как длинным языком Запретной пущи, несокрушимой стеной окружающей Башню Владетеля Ганиада. Поэтому зверья в ней всегда было неиссякаемо.

Всем известно, что сила Владетеля, достигающая в Запретной пуще своего пика, заставляет жизнь бить ключом в ее непроходимых чащах, порождая невероятно могучих и необычных зверей. Но Запретная пуща для людей недоступна. Причем эту недоступность охраняют даже не столько запреты, а, скорее, те чудовища, что заполняют ее. Чудовища, когда-то, вероятно, имевшие в предках обычное зверье, ныне неузнаваемо превращенное, а вернее, извращенное могучей силой Владетеля. И чем ближе к ее сердцу, к Башне, тем более страшными и опасными они становятся. Но и по окраинам их немало. Недаром крестьяне ни под каким видом не селятся ближе дневного перехода от Запретной пущи. И тучные луга на ее опушках всегда стоят невыкошенными…

А вот Эстрегонская чаща была дарована Владетелем Ганиадом в ленное владение герцогам Эзнельмским. Зверье в ней хотя и было излишне злобливым и крупным (зайцы вымахивали с собаку, а косули чуть не с лося), но все же не слишком отличалось от обычного. И не в пример тварям Запретной пущи в пишу вполне годилось. Но иногда в Эстрегонской чаще встречались и более экзотические экземпляры…

Эта охота была последней осенней. Через неделю зарядят холодные осенние дожди, дороги развезет, и почти на месяц замки, так же как города, деревни и одинокие хутора северной марки, окажутся отрезанными друг от друга. До тех пор, пока не ударят первые морозы и землю не укроет пушистое снежное покрывало. Однако пока стояли теплые дни, и деревья все еще несли на своих ветвях почти по-летнему пышную, но уже совсем по-осеннему яркую и разноцветную листву.

Герцог выехал на вершину небольшого холма и остановился, оглядывая из-под руки отлично видимые с этой возвышенности лесные дали. Многочисленная свита остановила коней шагах в десяти сзади и тихо переговаривалась. Охота обещала быть интересной. И необычной. Неделю назад главный ловчий доложил, что на западной опушке чащи егеря наткнулись на следы Костяного вепря. Это было одно из порождений Запретной пущи, невесть по какой причине забредшее в Эстрегонскую чащу. Обычно столь могучие и опасные твари не покидают Запретной пущи. Ибо, являясь порождением силы Владетеля, не могут долго существовать без подпитки ею. А той части силы, что, как утверждают философы и алхимики, разлита в мировом эфире и имеется везде, а не только в Запретной пуще, им недостаточно. Поэтому вепрь, случайно выбравшийся из родных для него дебрей пущи, скорее всего, был уже изрядно ослабевшим. И охота на него вполне могла обойтись не слишком большим числом погубленных жизней. А трофей при удаче был бы знатным. Дай Владетель, один властитель замка из сотни мог бы похвастаться тем, что на стене его охотничьего зала висит нечто подобное голове Костяного вепря. Хотя как раз замок герцога Эзнельмского таким подобным похвастаться мог. Ибо на стене его охотничьего зала висела голова Адского пса. Но украшенной огромным рогом и покрытой, будто броней, чудовищными костяными наростами головы Костяного вепря там не было…

Тут выложена электронная книга автора, которого зовут Злотников Роман Валерьевич .
В электронной библиотеке ALIBET вы можете скачать бесплатно или читать онлайн электронную книгу Злотников Роман Валерьевич - Грон - 4. Прекрасный новый мир в формате txt, без регистрации и без СМС; и получите от книги Грон - 4. Прекрасный новый мир то, что вы пожелаете.

Размер файла с книгой Грон - 4. Прекрасный новый мир равен 299.49 KB

«Прекрасный новый мир»: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»; М.; 2008
ISBN 978-5-9922-0264-9
Аннотация
Грон умер. Грон возродился. В новом прекрасном мире. Новая жизнь, новые друзья и никакого Ордена. Живи и радуйся? Как бы не так. Для того, кто обречен на бой, новый мир – это новый вызов, новые враги и… сила пострашнее Ордена. Владыки нового мира, которым нет нужды скрывать свою власть над ним. Но не только они угрожают Грону. Здесь у него появился новый, персональный враг, знающий о нем то, что неизвестно больше никому другому в этом мире…
Роман Злотников
Прекрасный новый мир
ПРОЛОГ
Герцог Эзнельмский травил зверя. Охоты в Эстрегонской чаще, которые устраивал герцог, славились по всей северной марке. Как и балы в его замке. Как и его парадные выезды, лошади в которых были подобраны по масти – вороные, черные как смоль, или белые с черными гетрами на передних ногах… По всеобщему признанию, герцог имел самый блестящий двор, начиная от южных отрогов Баннелонских гор и до северного побережья Тенгенского моря. И хотя граф Таммельсмейна и герцог Жадкейский готовы были с этим поспорить, но все понимали, что больше из собственного гонора, чем из чувства справедливости. А по ту сторону Баннелонских гор никаких дворов и не было. Там места были дикие, опасные, регулярно подвергавшиеся опустошительным набегам диких варваров и горных людоедов, так что тамошние замки ничем не напоминали роскошный, сияющий множеством окон с зеркальными стеклами замок герцога Эзнельмского. Уже не столько замок, сколько дворец, в котором от замка остались разве что только внешняя стена с десятком башен, давно исполнявшая скорее обязанности дворцовой ограды, чем крепостной стены, да старый покосившийся донжон, после перестройки замка превратившийся из его сердца в его же задворки. Те же замки все еще оставались угрюмым гнездом суровых воинов, всегда готовых при малейшем признаке опасности вскочить в седло и выметнуть меч из ножен. Так что о каком дворе там могла идти речь?
Впрочем, охоты герцога славились не только из-за пышности одежд и тщательной разработанности церемоний, а еще и потому, что Эстрегонская чаща являлась не чем иным, как длинным языком Запретной пущи, несокрушимой стеной окружающей Башню Владетеля Ганиада. Поэтому зверья в ней всегда было неиссякаемо.
Всем известно, что сила Владетеля, достигающая в Запретной пуще своего пика, заставляет жизнь бить ключом в ее непроходимых чащах, порождая невероятно могучих и необычных зверей. Но Запретная пуща для людей недоступна. Причем эту недоступность охраняют даже не столько запреты, а, скорее, те чудовища, что заполняют ее. Чудовища, когда-то, вероятно, имевшие в предках обычное зверье, ныне неузнаваемо превращенное, а вернее, извращенное могучей силой Владетеля. И чем ближе к ее сердцу, к Башне, тем более страшными и опасными они становятся. Но и по окраинам их немало. Недаром крестьяне ни под каким видом не селятся ближе дневного перехода от Запретной пущи. И тучные луга на ее опушках всегда стоят невыкошенными…
А вот Эстрегонская чаща была дарована Владетелем Ганиадом в ленное владение герцогам Эзнельмским. Зверье в ней хотя и было излишне злобливым и крупным (зайцы вымахивали с собаку, а косули чуть не с лося), но все же не слишком отличалось от обычного. И не в пример тварям Запретной пущи в пишу вполне годилось. Но иногда в Эстрегонской чаще встречались и более экзотические экземпляры…
Эта охота была последней осенней. Через неделю зарядят холодные осенние дожди, дороги развезет, и почти на месяц замки, так же как города, деревни и одинокие хутора северной марки, окажутся отрезанными друг от друга. До тех пор, пока не ударят первые морозы и землю не укроет пушистое снежное покрывало. Однако пока стояли теплые дни, и деревья все еще несли на своих ветвях почти по-летнему пышную, но уже совсем по-осеннему яркую и разноцветную листву.
Герцог выехал на вершину небольшого холма и остановился, оглядывая из-под руки отлично видимые с этой возвышенности лесные дали. Многочисленная свита остановила коней шагах в десяти сзади и тихо переговаривалась. Охота обещала быть интересной. И необычной. Неделю назад главный ловчий доложил, что на западной опушке чащи егеря наткнулись на следы Костяного вепря. Это было одно из порождений Запретной пущи, невесть по какой причине забредшее в Эстрегонскую чащу. Обычно столь могучие и опасные твари не покидают Запретной пущи. Ибо, являясь порождением силы Владетеля, не могут долго существовать без подпитки ею. А той части силы, что, как утверждают философы и алхимики, разлита в мировом эфире и имеется везде, а не только в Запретной пуще, им недостаточно. Поэтому вепрь, случайно выбравшийся из родных для него дебрей пущи, скорее всего, был уже изрядно ослабевшим. И охота на него вполне могла обойтись не слишком большим числом погубленных жизней. А трофей при удаче был бы знатным. Дай Владетель, один властитель замка из сотни мог бы похвастаться тем, что на стене его охотничьего зала висит нечто подобное голове Костяного вепря. Хотя как раз замок герцога Эзнельмского таким подобным похвастаться мог. Ибо на стене его охотничьего зала висела голова Адского пса. Но украшенной огромным рогом и покрытой, будто броней, чудовищными костяными наростами головы Костяного вепря там не было…
Герцог небрежно вскинул руку, затянутую в тонкую черную лайку, и главный ловчий тут же дал шенкеля своему коню, подъезжая к господину.
– Ваша светлость…
– Где он, Нашпригут?
Главный ловчий прислушался к еле слышному отсюда лаю собак.
– С востока гонят. От Бродяжьего брода.
– С востока? – Герцог качнул головой. – А мне кажется, что на юге лай громче.
– Так точно, ваша светлость, с юга громче. Там не меньше трех свор гон ведут. Да только у них лай азартный. Потому как привычного зверя гонят. А с востока, те глуше брешут. Пугливей. Будто сами боятся того, кого гонят.
Герцог небрежно кивнул.
– Хорошо. Свору Гоняя уже пустил?
– Никак нет-с, ваша светлость. Ждем, когда зверь подупреет. И на своры, что его уже гонят, бросится. Много собак положит. Ей-ей. А вот когда его потреплют маленько, да еще пикинеры-загонщики подоспеют, вот тогда и Гоняя со сворой пустим.
– Где думаете брать?
– А у Заячьей балки. Самое место.
Герцог снова склонил голову в небрежном жесте согласия. И, легким движением руки отпустив ловчего, тронул коня, выезжая на самую макушку холма. Он устал. Нет, не за сегодняшний день, а вообще. Даже нынешняя столь необычная охота его уже не радовала…
Лет двадцать назад слава о похождениях юного наследника домена, тогда еще звавшегося виконтом Бержаром, гремела по всей северной марке. По давнему обычаю, еще и подкрепленному договором, он в двенадцать лет покинул отцовский дом и отправился ко двору графа Таммельсмейна. Официально считалось, что воспитание в семье может только испортить мальчика. Ибо женщины слабы, и мать никогда не согласится отойти в сторону и никак не участвовать в воспитании (а следовательно, и не портить) будущего дворянина. К тому же дети вассалов, находящиеся при дворе господина, служили лучшей порукой соблюдения вассальных клятв, а дети властителей, отправленные ко двору соперников, – заключенных договоров. Ни один договор, заключаемый бывшими противниками, никогда не обходился без устной либо, если ожесточение предыдущей войны было слишком сильным, даже и письменной договоренности об обмене наследниками. Так что зачастую те, кому предстояло вступить во владение доменом, толком знакомились со своим наследством уже во вполне зрелом возрасте. Лет двадцати. Ибо, несмотря на то что обычно держать при дворе юношей, достигших семнадцатилетнего возраста и уже посвященных в рыцари, считалось неприличным, и обычно на замену таковым присылали более младших, а старших отправляли домой, наследников это правило касалось не всегда. А последняя война между Эзнельмом и Таммельсмейном была долгой и довольно жестокой. Так что виконт Бержар, наследник герцога Эзнельмского, пробыл при дворе графа Таммельсмейна до двадцати пяти лет. До того момента, когда его отец, прежний герцог Эзнельмский, скончался от удара прямо на одной из фрейлин его жены, урожденной баронессы Галлианд. В то время виконт Бержар такую смерть батюшки очень даже одобрял, поскольку и сам был весьма известным в свете задирателем юбок. По всеобщему мнению, он не пропустил ни одной смазливой мордашки в замке графа Таммельсмейна – от молочницы до фрейлины графини, а по слухам, добрался даже и до графской спальни. Впрочем, слухи и есть слухи, а графиня в свете считалась женщиной добродетельной и строгой. Хотя роскошные, черные как смоль, вьющиеся кудри виконта, влажные, чуть навыкате глаза, в глубине которых таилась самая откровенная и бесстыдная похоть, и чувственные губы совратили не одну добродетельную душу. А про его сумасшедшие пирушки, стоившие городу Таммельсмейну трех сгоревших трактиров и бесчисленного множества убытков в других, в графстве помнили до сих пор. Так же как и проделку с выпоротым капитаном городской стражи. Да, веселое было время…
Главный ловчий прислушался к лаю собак и перекличкам рожков ловчих и поднял свой рог. Окрестности огласил густой, басовитый рев. Нашпригут оглянулся на герцога, но тот продолжал равнодушно смотреть вниз. И главный ловчий махнул рукой, приказывая всей многочисленной свите, сопровождавшей герцога на этой охоте, двигаться вперед. На охоте именно он был главным… ну ладно, пусть формально, но фактически уж точно вторым после герцога. Пестрая кавалькада всадников тронула коней. Герцог проводил их равнодушным взглядом и вновь устремил его на открывшуюся панораму.
Герцогство Эзнельмское было одним из самых богатых доменов. В отличие от Таммельсмейна и Жадкеи оно не имело выхода к морю, зато ему принадлежала половина рудников, заложенных в Баннелонских горах. Да и самый удобный для сообщения с Загорьем перевал находился тоже в землях герцогства. Впрочем, особого дохода торговый тракт в Загорье не приносил. Загорские домены все сплошь были мелкими и бедными. Ну, может, за исключением Расдора. Но Расдорский барон был извечным противником герцогов Эзнельмских и предпочитал торговать через Жадкею. Хотя это выходило и дальше, и дороже.
Первые пару лет новоиспеченный герцог вовсю наслаждался свалившимися на него возможностями. О тех пирах с фейерверками, охотах и всяческих иных забавах до сих пор ходили легенды по всей северной марке. Но однажды утром герцог вызвал в опочивальню канцлера и потребовал заплатить торговцу редкими благовониями, приведшими в полный восторг его очередную пассию. Канцлер развел руками и с печалью в голосе доложил, что казна пуста.
Молодой герцог недоуменно воззрился на него.
– То есть как это нет денег?
В его представлении деньги были всегда. Это был непреложный закон природы. Деньги просто не могли не быть! То есть да, их могло ему не хватать, но за этим стояло не их физическое отсутствие, а нечто иное, скажем, скупердяйство папеньки или нерасторопность почтовой службы. Канцлер вздохнул. Он уже порядком устал от совершенно сумасшедших расходов своего молодого господина, умудрившегося всего за два года спустить достаточно тугую мошну, которую его папенька, несмотря на свою так же немалую приверженность всяческим жизненным удовольствиям, смог накопить.
– Вот посмотрите, ваша светлость, – он раскатал длинный свиток, который захватил с собой в опочивальню, не слишком, правда, надеясь, что он ему поможет, – всего доходов за прошлый год мы получили семнадцать тысяч восемьсот семьдесят три толара. На содержание дружины ушло…
К удивлению канцлера, где-то к середине его речи молодой герцог выбрался из постели, в которой все еще валялся вместе с куртизанкой, и принялся внимательно рассматривать свиток, продолжая при этом слушать доклад. Когда отчет о доходах и расходах за год был закончен, молодой герцог еще несколько минут рассматривал свиток, в котором все расходы были разложены на пять статей – армия и полиция, дороги и мосты, жалованье чиновников и слуг, содержание замка и (эти расходы канцлер специально вынес в отдельную статью) его собственные траты. Подняв голову, он удивленно спросил:
– Так это что, я за прошлый год прогулял больше, чем ушло на все остальное вместе взятое?
– Да, ваша светлость, – согласно склонил голову канцлер, у которого даже чуть екнуло под ложечкой.
– Лихо… – Герцог задумчиво потер подбородок.
– Так что, – капризно прозвучало из-под балдахина оставленной герцогом кровати, – ты купишь мне наконец эти флаконы? Я уже устала ждать, пока вы закончите эти свои мудреные речи.
Герцог покосился в сторону кровати, и его лицо внезапно перекосила гримаса раздражения.
– Пошла, – сердито крикнул он, – пошла прочь!
– Но, котик… – испуганно раздалось из-под балдахина, а в следующее мгновение оттуда высунулось пухленькое личико, обрамленное белокурыми волосами и украшенное яркими фиалковыми глазами, – неужели ты…
– Пошла прочь, я сказал! Стража! – нетерпеливо заорал герцог. А когда в комнату, громыхая щитками лат, ввалились двое стражников, раздраженно приказал: – А ну выкиньте эту дуру из моей спальни.
Всхлипывающую «дуру», впрочем, сопроводили из спальни весьма уважительно. Никто не хотел навлекать на себя гнев коннетабля неуважительным отношением к его жене. Она была на двадцать с лишним лет моложе мужа и обладала любвеобильностью кошки во время течки. Но он в ней души не чаял, прощая ей все ее похождения и свирепо отстаивая ее честь… вернее то, что ему казалось таковым. Так что по всему выходило – молодой герцог только что нажил себе нового врага в лице своего же коннетабля. Хотя, сказать по правде, его жена действительно была редкостной дурой, считавшей, что в мире есть только два достойных занятия – трахаться и веселиться, а все остальное не заслуживает никакого внимания.
А герцог с того момента нашел еще одну область приложения своей кипучей энергии и набросился на заботы властителя с той же молодой увлеченностью и неуемностью, с каковой доселе предавался увеселениям. Он мотался по всему герцогству не зная устали – строил мосты, закладывал лесопильни и сукновальни, мостил дороги. С жаром обсуждал с каменотесами, где и как выстроить новые сторожевые башни, а с хозяевами шахт и плавилен – как лучше плавить металл. Пиры и фейерверки были почти забыты, а на охоте теперь под звуки рожков не только травили зверя, но и договаривались о закладке новых мануфактур и расширении старых. Так продолжалось три года, до тех пор пока Жадкейский герцог, обеспокоенный неожиданным усилением Эзнельма, не подговорил Расдор напасть на окраинные владения герцогства. Расдорцы всегда считались неплохими воинами, и пограничные бароны-вассалы довольно быстро потеряли свои замки и бросились в Эзнельмский замок с просьбами о помощи и воплями о долге суверена. Новому для себя поприщу герцог Эзнельмский отдался с тем же жаром, что и всем предыдущим. Продвижение расдорцев было остановлено, что, впрочем, было не очень-то и тяжелой задачей, поскольку те и сами не собирались продвигаться слишком глубоко в пределы герцогства, прекрасно понимая, что Расдор все ж таки Эзнельму не ровня и максимум, на что они могут рассчитывать, это на получение контроля над перевалом.

Было бы отлично, чтобы книга Грон - 4. Прекрасный новый мир автора Злотников Роман Валерьевич дала бы вам то, что вы хотите!
Если так получится, тогда можно порекомендовать эту книгу Грон - 4. Прекрасный новый мир своим друзьям, установив ссылку на данную страницу с книгой: Злотников Роман Валерьевич - Грон - 4. Прекрасный новый мир.
Ключевые слова страницы: Грон - 4. Прекрасный новый мир; Злотников Роман Валерьевич, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн

Роман Злотников

Прекрасный новый мир

Герцог Эзнельмский травил зверя. Охоты в Эстрегонской чаще, которые устраивал герцог, славились по всей северной марке. Как и балы в его замке. Как и его парадные выезды, лошади в которых были подобраны по масти – вороные, черные как смоль, или белые с черными гетрами на передних ногах… По всеобщему признанию, герцог имел самый блестящий двор, начиная от южных отрогов Баннелонских гор и до северного побережья Тенгенского моря. И хотя граф Таммельсмейна и герцог Жадкейский готовы были с этим поспорить, но все понимали, что больше из собственного гонора, чем из чувства справедливости. А по ту сторону Баннелонских гор никаких дворов и не было. Там места были дикие, опасные, регулярно подвергавшиеся опустошительным набегам диких варваров и горных людоедов, так что тамошние замки ничем не напоминали роскошный, сияющий множеством окон с зеркальными стеклами замок герцога Эзнельмского. Уже не столько замок, сколько дворец, в котором от замка остались разве что только внешняя стена с десятком башен, давно исполнявшая скорее обязанности дворцовой ограды, чем крепостной стены, да старый покосившийся донжон, после перестройки замка превратившийся из его сердца в его же задворки. Те же замки все еще оставались угрюмым гнездом суровых воинов, всегда готовых при малейшем признаке опасности вскочить в седло и выметнуть меч из ножен. Так что о каком дворе там могла идти речь?

Впрочем, охоты герцога славились не только из-за пышности одежд и тщательной разработанности церемоний, а еще и потому, что Эстрегонская чаща являлась не чем иным, как длинным языком Запретной пущи, несокрушимой стеной окружающей Башню Владетеля Ганиада. Поэтому зверья в ней всегда было неиссякаемо.

Всем известно, что сила Владетеля, достигающая в Запретной пуще своего пика, заставляет жизнь бить ключом в ее непроходимых чащах, порождая невероятно могучих и необычных зверей. Но Запретная пуща для людей недоступна. Причем эту недоступность охраняют даже не столько запреты, а, скорее, те чудовища, что заполняют ее. Чудовища, когда-то, вероятно, имевшие в предках обычное зверье, ныне неузнаваемо превращенное, а вернее, извращенное могучей силой Владетеля. И чем ближе к ее сердцу, к Башне, тем более страшными и опасными они становятся. Но и по окраинам их немало. Недаром крестьяне ни под каким видом не селятся ближе дневного перехода от Запретной пущи. И тучные луга на ее опушках всегда стоят невыкошенными…

А вот Эстрегонская чаща была дарована Владетелем Ганиадом в ленное владение герцогам Эзнельмским. Зверье в ней хотя и было излишне злобливым и крупным (зайцы вымахивали с собаку, а косули чуть не с лося), но все же не слишком отличалось от обычного. И не в пример тварям Запретной пущи в пишу вполне годилось. Но иногда в Эстрегонской чаще встречались и более экзотические экземпляры…

Эта охота была последней осенней. Через неделю зарядят холодные осенние дожди, дороги развезет, и почти на месяц замки, так же как города, деревни и одинокие хутора северной марки, окажутся отрезанными друг от друга. До тех пор, пока не ударят первые морозы и землю не укроет пушистое снежное покрывало. Однако пока стояли теплые дни, и деревья все еще несли на своих ветвях почти по-летнему пышную, но уже совсем по-осеннему яркую и разноцветную листву.

Герцог выехал на вершину небольшого холма и остановился, оглядывая из-под руки отлично видимые с этой возвышенности лесные дали. Многочисленная свита остановила коней шагах в десяти сзади и тихо переговаривалась. Охота обещала быть интересной. И необычной. Неделю назад главный ловчий доложил, что на западной опушке чащи егеря наткнулись на следы Костяного вепря. Это было одно из порождений Запретной пущи, невесть по какой причине забредшее в Эстрегонскую чащу. Обычно столь могучие и опасные твари не покидают Запретной пущи. Ибо, являясь порождением силы Владетеля, не могут долго существовать без подпитки ею. А той части силы, что, как утверждают философы и алхимики, разлита в мировом эфире и имеется везде, а не только в Запретной пуще, им недостаточно. Поэтому вепрь, случайно выбравшийся из родных для него дебрей пущи, скорее всего, был уже изрядно ослабевшим. И охота на него вполне могла обойтись не слишком большим числом погубленных жизней. А трофей при удаче был бы знатным. Дай Владетель, один властитель замка из сотни мог бы похвастаться тем, что на стене его охотничьего зала висит нечто подобное голове Костяного вепря. Хотя как раз замок герцога Эзнельмского таким подобным похвастаться мог. Ибо на стене его охотничьего зала висела голова Адского пса. Но украшенной огромным рогом и покрытой, будто броней, чудовищными костяными наростами головы Костяного вепря там не было…

Герцог небрежно вскинул руку, затянутую в тонкую черную лайку, и главный ловчий тут же дал шенкеля своему коню, подъезжая к господину.

– Ваша светлость…

– Где он, Нашпригут?

Главный ловчий прислушался к еле слышному отсюда лаю собак.

– С востока гонят. От Бродяжьего брода.

– С востока? – Герцог качнул головой. – А мне кажется, что на юге лай громче.

– Так точно, ваша светлость, с юга громче. Там не меньше трех свор гон ведут. Да только у них лай азартный. Потому как привычного зверя гонят. А с востока, те глуше брешут. Пугливей. Будто сами боятся того, кого гонят.

Герцог небрежно кивнул.

– Хорошо. Свору Гоняя уже пустил?

– Никак нет-с, ваша светлость. Ждем, когда зверь подупреет. И на своры, что его уже гонят, бросится. Много собак положит. Ей-ей. А вот когда его потреплют маленько, да еще пикинеры-загонщики подоспеют, вот тогда и Гоняя со сворой пустим.

– Где думаете брать?

– А у Заячьей балки. Самое место.

Герцог снова склонил голову в небрежном жесте согласия. И, легким движением руки отпустив ловчего, тронул коня, выезжая на самую макушку холма. Он устал. Нет, не за сегодняшний день, а вообще. Даже нынешняя столь необычная охота его уже не радовала…

Лет двадцать назад слава о похождениях юного наследника домена, тогда еще звавшегося виконтом Бержаром, гремела по всей северной марке. По давнему обычаю, еще и подкрепленному договором, он в двенадцать лет покинул отцовский дом и отправился ко двору графа Таммельсмейна. Официально считалось, что воспитание в семье может только испортить мальчика. Ибо женщины слабы, и мать никогда не согласится отойти в сторону и никак не участвовать в воспитании (а следовательно, и не портить) будущего дворянина. К тому же дети вассалов, находящиеся при дворе господина, служили лучшей порукой соблюдения вассальных клятв, а дети властителей, отправленные ко двору соперников, – заключенных договоров. Ни один договор, заключаемый бывшими противниками, никогда не обходился без устной либо, если ожесточение предыдущей войны было слишком сильным, даже и письменной договоренности об обмене наследниками. Так что зачастую те, кому предстояло вступить во владение доменом, толком знакомились со своим наследством уже во вполне зрелом возрасте. Лет двадцати. Ибо, несмотря на то что обычно держать при дворе юношей, достигших семнадцатилетнего возраста и уже посвященных в рыцари, считалось неприличным, и обычно на замену таковым присылали более младших, а старших отправляли домой, наследников это правило касалось не всегда. А последняя война между Эзнельмом и Таммельсмейном была долгой и довольно жестокой. Так что виконт Бержар, наследник герцога Эзнельмского, пробыл при дворе графа Таммельсмейна до двадцати пяти лет. До того момента, когда его отец, прежний герцог Эзнельмский, скончался от удара прямо на одной из фрейлин его жены, урожденной баронессы Галлианд. В то время виконт Бержар такую смерть батюшки очень даже одобрял, поскольку и сам был весьма известным в свете задирателем юбок. По всеобщему мнению, он не пропустил ни одной смазливой мордашки в замке графа Таммельсмейна – от молочницы до фрейлины графини, а по слухам, добрался даже и до графской спальни. Впрочем, слухи и есть слухи, а графиня в свете считалась женщиной добродетельной и строгой. Хотя роскошные, черные как смоль, вьющиеся кудри виконта, влажные, чуть навыкате глаза, в глубине которых таилась самая откровенная и бесстыдная похоть, и чувственные губы совратили не одну добродетельную душу. А про его сумасшедшие пирушки, стоившие городу Таммельсмейну трех сгоревших трактиров и бесчисленного множества убытков в других, в графстве помнили до сих пор. Так же как и проделку с выпоротым капитаном городской стражи. Да, веселое было время…

Как был дураком, так им и остался. Но надо признать, дурак ты удачливый. Сколько людей полегло, а на тебе ни царапины. Ну да ладно, удачливые нам нужны. Я завтра улетаю на «большую землю». Ты летишь со мной.

Я воевать хочу, - набычился Казимир.

Костров нахмурился:

Мне насрать на то, что ты хочешь, я сказал, что ты сделаешь. А теперь - пшел вон.

Войну Казимир закончил капитаном с шестью боевыми орденами и десятком медалей. Когда его, едва отошедшего от трехдневного празднования Победы, вызвали в штаб, то, взявшись за ручку двери, он уже знал, кого там увидит. Костров, позаимствовавший на полчаса кабинет начальника штаба (еще бы, посмел бы тот отказать подполковнику государственной безопасности), традиционно сунул ему в руку кружку, наполненную теперь немецким шнапсом, и произнес:

За Победу! - А выпив, поставил кружку на стол, утер губы и спросил: - Боишься меня?

Казимир хмыкнул и покачал головой:

И зря. - Костров взял со стола какое-то предписание и сунул Казимиру: - Ознакомься, едешь со мной - устанавливать Советскую власть на Западной Украине. Там проверенные люди со знанием польского и немецкого - на вес золота.

Именно там Казимир получил прозвище, под которым потом проходил по всем картотекам западных разведок. Бандеровцы прозвали его Клыки. Однажды, после непрерывной двухнедельной погони, его опер-отряд вышел к глухому хутору, на котором, у одной из своих любовниц, передыхал знаменитый глава провода Зозуля. Операция была молниеносной и кровавой. Они положили всех: самого Зозулю, десяток его охраны, его молодуху, их сына. В живых остался только посеченный осколками гранаты престарелый отец молодухи, доживающий свой век бобылем с дочерью и внуком. Когда Казимир увидел щепки дубового стола и трупы Зозули, женщины и ребенка на полу, его вдруг поразило странное сходство с тем жарким июньским утром, которого он старался не вспоминать. Казимир резко повернулся и ударил по стволу ППШ, который его заместитель уже упер в грудь старика.

Ты чего, командир? - не понял тот.

Этого возьмем с собой.

Да толку от него… - начал заместитель, но, натолкнувшись на яростный взгляд, осекся.

Так у Казимира появился дядько Богуслав. После трех дней допросов Казимир забрал его из подвалов Львовского управления МГБ и отвез к себе на квартиру. Дядько Богуслав довольно быстро обжился, завел знакомства с крестьянками, привозившими продукты на местный рынок, и однажды, когда Казимир с трудом разлепил глаза после дикой пьянки по случаю успешного завершения очередной операции, он увидел у своих губ кружку с огуречным рассолом, а ласковый голос произнес:

Испей, Казимирушко, голове легше станет.

Он некоторое время ошарашенно разглядывал кружку, потом осторожно глотнул. Поздно вечером, хмуро наблюдая за тем, как дядько Богуслав суетливо накрывает на стол, Казимир внезапно произнес:

Я твою семью под корень извел, а ты меня - рассолом…

У старика подкосились ноги. Рухнув на скамеечку, он грустно улыбнулся:

В конце сороковых Казимир уехал в Москву, на учебу. Однако, когда его сразу после выпуска срочно вызвали с банкета к ректору института, он был почти уверен, кого застанет в обширном кабинете.

Боишься меня? - Костров звякнул граненым «мерзавчиком» о запотевший стаканчик Казимира.

Тот хмыкнул, а Костров, блестя новенькими полковничьими погонами, добродушно буркнул:

Дурак, традиции соблюдать надо. - И, опрокинув стопку, продолжил: - Я тебя к себе забрал, на Дальний Восток.

Однажды, возвращаясь из очередной командировки, Казимир застал у дверей своей квартиры бравого милиционера. Тот грозно потребовал документы, но, увидев маленькую книжечку, побледнел и забормотал:

Тут, я извиняюсь, родственничка вашего… того… ограбление, понимаешь, а он сопротивляться… медальки ваши не дал…

У Казимира потемнело в глазах. Через час он сидел у следователя, который вел это дело. Тот суетливо перекладывал на столе какие-то папки и убежденно рокотал:

Найдем, чего ж не найти, я их, сук, на такой срок упеку…

Погоди, капитан, - остановил его Казимир, - ты мне их просто так покажи, на улице, дальше мое дело.

Через неделю капитан позвонил Казимиру и попросил зайти. Когда Казимир вошел в кабинет, в глаза бросилась рельефная серебряная чарка, которую дядько Богуслав привез еще из Львова. Он шагнул к столу и коротким, без замаха, ударом врезал вальяжно развалившемуся на стуле фрайеру. Тот отлетел к стене и опрокинулся на пол. Капитан ошарашенно покачал головой:

Да это не он, он шулер, эту штуку в карты выиграл, но о тех, кто вашу квартиру взял, он кое-что знает.

Когда очухавшемуся шулеру предъявили документы Казимира, тот сразу сник.

Запомни, - инструктировал его капитан, - опишешь товарища майора как «кликушника». Ты его наказал на крупную сумму, и он расплатился с тобой церковной «рыжухой», причем ты просек, что ее у него много.

После этого Казимир стал гулять в указанном капитаном месте, у старых пакгаузов, с большим чемоданом. На третий день его встретили трое: два здоровых жлоба и маленький, шустрый мужичок со злыми глазами.

Слушай, фрайер, - начал шустрый, - а тебе не кажется, что товарищ Сталин велел таких жлобов, как ты, на пику сажать? - И он выхватил финку. - Гони «рыжуху», козел.