В ИМЛИ представили настоящий «Тихий Дон»
Текст: Наталья Соколова/РГ
Иллюстрации предоставлены ИМЛИ
Фото предоставлено Вадимом Полонским
Литературная судьба «Тихого Дона» сложилась непросто. С одной стороны, мировое признание, а впоследствии и Нобелевская премия, присужденная автору в 1965 году. С другой стороны — не прекращающиеся до сегодняшнего дня нападки антишолоховедов, утверждающих, что 23-летний не мог создать такое сильное произведение. История почти детективная: главным аргументом антишолоховедов было отсутствие рукописи романа. Но в 2000-е годы она была чудом найдена и выкуплена Институтом мировой литературы РАН (ИМЛИ). Сегодня, спустя почти двадцать лет после этого события, в ИМЛИ наконец представят первое научное издание «Тихого Дона». Насколько оно близко к авторскому замыслу и какие еще тайны хранит архив ИМЛИ, об этом «РГ» поговорила с директором института, доктором филологических наук Вадимом Полонским .
Вадим Владимирович, новый «Тихий Дон» — тот самый, настоящий?
Впервые роман представлен, насколько возможно, вычищенным от редакторских и цензурных вторжений. У читателей будет возможность познакомиться с текстом максимально шолоховским. И мы надеемся, что это строго научное, критически выверенное издание выдающегося литературного памятника XX века станет эталоном для последующих воспроизведений, в том числе ориентированных на широкого читателя.
Будет ли с выходом этой книги поставлена точка в спорах шолоховедов и «антишолоховедов» об авторстве романа?
Думаю, нет. Хотя из серьезных, известных, авторитетных специалистов сегодня, пожалуй, практически никто не разделяет точку зрения об ином авторстве. Для профессионалов, занимавшихся текстом, здесь все достаточно очевидно. Около 20 лет назад Институт получил возможность приобрести, благодаря помощи государства и Академии наук, рукописи двух первых частей «Тихого Дона». Мы издали эти рукописи факсимиле. С точки зрения непредвзятых источниковедов и текстологов, рукописный материал определенно свидетельствует о том, что сомнений быть не может: это — Шолохов. Предпосылки позиции «антишолоховцев» скорее экстранаучного порядка. Частью идеологического, а частью, я бы сказал, психологического. И по своей природе они просто не предполагают возможности «математически точного» опровержения.
«Антишолоховский» взгляд на авторство романа сейчас в большей степени вопрос веры, чем собственно знания.
Кому-то просто трудно представить, что совсем молодой человек, чуть за двадцать, с ограниченным уровнем образования, мог написать такой зрелый и глубокий текст — одно из величайших эпических произведений мировой литературы. Но ведь порой заявляет о себе фактор гения…
Как вы считаете, почему чтение сегодня перестало быть главной потребностью в обществе?
С приходом цифры изменился сам характер культуры. Это, конечно, революция. С одной стороны, цифра делает доступными произведения разных сфер культуры для очень широких масс, тексты, выложенные в Сети, могут читаться в любой точке мира неограниченным количеством людей. С другой стороны, в традиционной культуре многое было построено на труднодоступности больших шедевров, великого искусства, энциклопедизма, глубокого знания. Соответственно, само владение этим багажом обладало очень высоким статусом, чрезвычайно ценилось. Сейчас этот статус снижается.
Хотя в любом случае, наверное, лучше, когда тексты доступны.
Согласен. Падение репутации чтения в широких массах, снижение количества потребителей классической литературы — это и дань новейшей реальности, и в некотором роде возвращение к давнему прошлому. Высокий статус чтения как такового, его широкое распространение — это явление последних двух столетий, сопряженное с формированием и постепенным расширением культурных запросов со стороны среднего буржуа. Литература тогда господствовала в исполнении одновременно нескольких функций: и развлекательной, и эстетической, и просветительской, и ряда иных. Сейчас же новые сетевые технологии, каналы коммуникации и передачи информации вполне успешно перетянули на себя многие из этих функций.
В результате мы в некотором смысле возвращаемся к XVIII веку и даже более ранней эпохе,
когда чтение высокой словесности было уделом в общем-то избранных, немногих. А большая масса людей оказывалась за пределами этих интересов и вполне успешно находила иные способы для культурной самореализации. Это зачастую тяжело, даже травматично воспринимается нашими образованными современниками традиционного культурного воспитания. Но это факт, который приходится принимать. Некий вызов, на который надо ответить.
ИМЛИ использует возможности цифры?
Мы не хотим плесневеть. В свое время вместе с Информрегистром мы создали весьма популярную в научно-гуманитарном рунете Фундаментальную электронную библиотеку и фольклор». Относительно недавно запустили электронную библиотеку ИМЛИ РАН, где выложено более 600 научных изданий. Реализовали ряд больших проектов, подразумевающих создание наполненных ценными оцифрованными источниками интернет-ресурсов. Так, наш тематический сайт «Первая мировая война и русская литература. Политика и поэтика: историко-культурный контекст» содержит 1870 материалов порядка 470 авторов. Другой наш близкий по типу ресурс посвящен революции 1917 года в литературных источниках. Массу ценной информации и для профессионального, и для широкого читателя содержат наши тематические порталы «Рукописи.ИМЛИ», «Вечные сюжеты и образы в литературе и искусстве русского модернизма», «Русская литература и философия: пути взаимодействия». Ссылки на них легко найти на официальном сайте института (www.imli.ru).
Во многом тайны, которые хранит ИМЛИ, интересны специалистам, а зачем нам идти в архивы?
Многие любители чтения, не филологи, не подозревают о том, что они постоянно сталкиваются косвенным образом с результатами деятельности ИМЛИ РАН и наших коллег-собратьев из петербургского Института русской литературы РАН (Пушкинского дома). Одно из важнейших наших направлений — это издание академических собраний сочинений русских классиков. Или научно комментированные издания памятников мировой литературы. Эти издания являются эталонными. В их основе лежит очень наукоемкая работа по подготовке критически выверенного текста и его глубокому комментированию. Именно этот текст становится основой для воспроизведения в самом широком спектре изданий — в том числе массовых, школьных. Читающие люди очень ценят весьма авторитетную общеакадемическую серию «Литературные памятники». Мы издаем академические истории национальных литератур — Германии, Италии, США, стран Латинской Америки и др. Это фундаментальные вещи, но на их основе пишутся вполне прикладные учебники, популярные предисловия к книгам иностранных авторов и т. п.
У ИМЛИ два архивных подразделения - Архив А. М. Горького и Отдел рукописей. Что самое ценное в этих фондах?
Архив Горького - крупнейший архив писателя XX века, уникальное собрание. Максимально полно там собраны рукописи Алексея Максимовича. Но, что не менее важно, был одной из центральных фигур в социальной и культурной жизни своей эпохи. Он находился в переписке, творческих, общественных, политических, деловых связях с самым широким кругом выдающихся деятелей истории и культуры первой половины XX века. Вряд ли кто-то сравнится с ним по широте подобных связей — от Томаса Манна до Сталина, от Кнута Гамсуна до Дзержинского. Массивный корпус документов, связанных с этими контактами, тысячи писем — все это хранится у нас. Они постепенно вводятся в оборот в наших горьковедческих печатных трудах, академических изданиях «Архива Горького», «Литературного наследства» и, главное, в полном академическом собрании сочинений писателя, которое выходит уже много лет. Сейчас мы завершаем серию «Письма». Вышел 20-й том, всего в серии будет 24 тома.
В нашем Отделе рукописей хранятся и обрабатываются фонды выдающихся деятелей литературной жизни конца XIX-XX века. Среди прочего, это крупнейшие архивные комплексы документов (на его основе завершено издание Полного академического собрания сочинений поэта), Андрея Платонова (его собрание сочинений выходит сейчас), Алексея Толстого (мы готовимся запустить это собрание в ближайшем будущем) и т. п. Но присутствуют и более ранние материалы, в том числе зарубежные, рукописи — к примеру, автографы французских, немецких, английских, скандинавских классиков.
В ИМЛИ еще хранятся фонды литературных организаций раннего советского периода - РАПП, ВОАПП - кладезь секретов.
Да, в большой степени не изученные, отчасти даже полностью не обработанные материалы, но введение их в научный оборот способно перестроить наше представление об истории литературы и культуры ранних советских лет.
Работа с подобными документами, к примеру, позволила уточнить историю термина «социалистический реализм» и выяснить, что Горький отношения к его происхождению не имел.
Он возник при общении Сталина с главным редактором газеты «Известия» И. М. Гронским. И это конструкция Гронского.
Мы видим, как крупные банки, компании помогают музеям, дают деньги на издание книг, не говоря уже о финансировании технологических прорывов. Можно ли подружить бизнес и гуманитарную науку, ведь способы заработать у ИМЛИ ограничены, а средств нужно немало?
Способы заработать у института действительно очень немногочисленны — в силу специфики нашей области знания, ограниченных возможностей коммерциализации ее результатов. Поверх базового финансирования по госзаданию что-то порой получается заработать на экспертизе, заказанной РАН, органами государственной власти, судами, на экспертизе учебников. После реформы Академии наук мы оказались в особой ситуации. В наше госзадание не входят архивная и музейная деятельность. Мы не получаем на данные цели деньги, но это важнейшая составляющая нашей работы — наша миссия и во многом основа научных исследований. В каких-то конкретных случаях интерес со стороны деловых людей и внешних институций удается пробудить. Это касается точечных проектов. Дополнительные средства мы привлекаем с помощью грантов — преимущественно государственных фондов, хотя и не только. В целом же это общая проблема, связанная с недостаточным развитием у нас системных подходов к благотворительной поддержке гуманитарных исследований.
Как ИМЛИ отпразднует 200-летие со дня рождения ?
Готовим конференцию «И. С. Тургенев и мировая литература», выступаем партнерами Тургеневского общества стран Бенилюкса в организации в июле этого года фестиваля «Тургеневские дни в Брюсселе. Русские писатели за рубежом». Выпустим коллективный труд, посвященный тематике нашей конференции.
Кстати, во франкоязычных и немецкоязычных странах тургеневедение сегодня, кажется, развивается более последовательно и активно, чем у нас.
Не уверен, что Тургенева там читают больше, чем в России, но специальный интерес к нему, пожалуй, выше.
Как вы считаете, литература в школе должна оставаться в том же виде, в котором она преподается сейчас, или нужны изменения?
Позволю себе дать ответ, который может показаться не совсем стандартным. Литература как школьный предмет — очень действенный способ погубить всякий живой интерес к художественной словесности, по крайней мере, к той, что входит в программу. Так литература в большинстве своем преподавалась в советское время, и с тех пор ситуация отнюдь не улучшилась. При этом я сторонник идеалистической и, думаю, нереализуемой схемы. Нужно минимизировать зло казенщины в преподавании литературы, но при этом должен быть канон, который доносится до всех. Определенный набор системообразующих текстов, которые создают код национального самосознания, общий резервуар цитат, позволяющий русским людям узнавать и понимать друг друга в джунглях жизни, а также вступать в диалог с прошлым и слышать его. Я сторонник того, чтобы преподавался канон и формировались навыки адекватного понимания классического текста — но принципиально без предписанных, ожидаемых, навязываемых интерпретаций! Обязательным должно быть само чтение определенных произведений, но нужно уходить от каких-то магистральных дидактических трактовок. Понимаю, что это недостижимо. Но идеальной системы я вообще не вижу. Будучи реалистом и пессимистом, я довольствовался бы необходимо малым. Понимаю, что вопрос очень емкий и многие в состоянии мне убедительно возразить. Однако такова моя позиция, пусть и субъективная.
Просмотры: 0
21:48 — REGNUM
2018 год запомнится всем, кого волнуют проблемы российского образования и науки, неожиданно острыми спорами не о десятках образовательных стандартов, решения о введении которых постоянно вывешиваются на сайте Минобрнауки, а странной дискуссией только о ФГОС по литературе.
Нам представляется, что дискуссия такого рода принципиально бесплодна. Трудно представить себе результат спора между примерно 1000 учителей, подписавших письмо одного из профессиональных объединений «Гильдия словесников», выступивших резко против стандарта, и 15 000 родителей, поддержавших Минобрнауки.
Недаром в итоге обсуждение отложено по решению вице-премьера О.Ю. Голодец до июня, т. е. до начала работы нового правительства, которое мы узнаем после майской инаугурации.
Нам представляется, что необходимо обсуждать не столько конкретный документ, сколько всю образовательно-научную повестку, связанную с гуманитаристикой в целом .
В настоящее время в РФ существует немалое разнообразие видов и типов школьного образования, которые объединяются на территории страны только ЕГЭ.
Это и обычные средние школы, и школы IB (International Baccalaureate), религиозные средние учебные заведения, частные школы и гимназии, основанные на разнообразных методиках от «финских» до «вальдорфских», не говоря уже о национальных школах во многих районах РФ.
Эти школы имеют принципиально разные цели. Если средняя школа готовит учеников для работы и продолжения учебы в РФ, то IB (International Baccalaureate) напрямую готовит школьников для поступления в иностранные вузы. Выпускники IB могут, в соответствии с их желаниями, не получать российский аттестат и не сдавать ЕГЭ.
Именно это разнообразие и требует создания стандартов, позволяющих реализовать идею равенства граждан в рамках Закона об образовании РФ.
Очевидным образом, базой такого стандартизованного образования являются русский язык и русская литература на базе российской истории. Разумеется, все эти дисциплины должны быть вписаны в европейский и мировой историко-литературный контекст.
Стандарт по литературе содержит минимальный объем текстов, которые должен знать школьник, получающий российский аттестат и тем самым подтверждающий свою способность взаимодействовать с культурным каноном России.
Вопрос о свободе учителя в выборе преподавательской позиции либо в выборе дополнительных авторов и сочинений и, при необходимости, частичной замены изучаемых произведений, включенных в программу, здесь решается в рамках 30% учебного времени, предоставленного учителю для такой работы, что существенно превышает аналогичные показатели в европейских странах и США.
Исключительно важной особенностью новых стандартов становится увеличение количества уроков литературы в старших классах с 2 до 3 в неделю, что позволяет учителю в рамках педагогической ставки работать с двумя, а не с тремя классами.
И обсуждению подлежит как раз материал и идеи, которыми учитель должен заполнять как эти 30%, так и «стабильные» 70: существующая «методическая литература» в значительной своей части неадекватна предмету изучения. Нужна внятная, компетентная и прозрачная экспертиза всей этой продукции.
Остаются и другие серьезные проблемы.
Прежде всего, это невыполнимое количество часов, которые должен давать учитель на полную ставку, соответствующую указам Президента РФ. Стремясь выполнить эти указы, директора школ по указанию соответствующих руководящих органов не имеют права брать учителей на части ставки или вне штата.
Учитывая, что 80 и более процентов учителей — женщины, не многие из них, имея детей, смогут качественно выполнять нагрузку, в реальности часто предполагающую работу с четырьмя, а то и с пятью классами, в диапазоне от пятого по одиннадцатый.
Отсюда отток учителей из школ. Одновременно оказалась нарушена система связей школ и университетов. На протяжении многих лет преподавание в школах вели ученые и специалисты, которым никогда не была нужна целая ставка, но именно они обеспечивали преподавание в спецшколах и гимназиях на повышенном уровне, оставаясь сотрудниками университетов и академических учреждений. Теперь такой возможности школа не имеет.
Бурное развитие частного репетиторства в сегодняшней России явилось ответом на кризис современной школы, независимо ни от компьютеризации, ни от часто сомнительного «креатива» в преподавании и обучении.
Настоящей бедой, уничтожившей лучшие школы, по крайней мере, г. Москвы стало укрупнение школ. Теперь директор такой школы руководит 3−5 школами и 10−12 детскими садами, образующими «митрополичий» образовательный округ. Понятно, что своей лидирующей школой, которая и должна была «поднимать» остальные, такой директор управлять уже не может, а его лучшие учителя вынуждены для выполнения ставки работать на нескольких территориях в школах очень разного уровня.
Ответом явился отток учителей, по крайней мере в Москве, в новообразованные частные школы. И это тоже симптом тревожной ситуации.
Новая проблема возникла в связи с появлением Московской электронной школы. Теперь учителя, с одной стороны, получают надбавку к зарплате за использование ее медиа ресурсов, а с другой, вынуждены использовать чужой электронный контент на своих уроках во вполне контролируемом системой объеме. В настоящее время идет работа уже над Российской электронной школой.
В этой работе принимают участие наиболее жесткие критики нового ФГОС по литературе, часть из которых являются и авторами соответствующих учебных комплексов. Вероятно, подобная деятельность не противоречит их представлениям о творческой свободе учителя.
Сегодня уже звучат предложения о применении подобной системы и в вузах.
А ведь любой современный учитель всегда сможет подготовить себе любой интерактивный контент, соответствующий его взглядам, программе, учебнику и уровню учеников. Если только это действительно учитель, а не служебное приложение к обязательным «электронным ресурсам».
В условиях же нормативной «Электронной школы» ни о какой свободе учителя речь идти не может, не говоря уже о психологических проблемах систематического использования технических средств обучения такого рода на уроках.
Разумнее и эффективнее было бы создание интерактивных курсов лекций для учителей, которые могли бы использовать полученные приемы и идеи в своей повседневной живой работе с учениками. В соответствии с собственным пониманием потребностей и возможностей своих учеников.
Часто можно слышать, что сегодняшний школьник «сидит» сразу в нескольких социальных сетях и владеет компьютером как велосипедом. Поэтому и надо школе соответствовать этому тренду. На наш взгляд, все должно быть наоборот: школа — это то место, где ученик из виртуальной реальности возвращается при помощи учителя в реальность жизни .
Не продолжая список проблем (а он далеко не исчерпан), скажем, что в области преподавания литературы все «меры» последних лет приводят к одному и тому же результату: к отрыву ученика от текста произведения и принижению роли учителя, и идейной, и социальной.
Особая проблема — ЕГЭ. Его состав понятным образом привязан к существующим стандартам. Однако чисто табличная оценка работы опять же ведет только к схематизации образования в старших классах и натаскиванию на результат в двух-трех дисциплинах.
Следует вернуться к идее большого выпускного сочинения, которое заставит ученика научиться читать и писать длинные тексты, а не приводить обучение чтению и письму в школе в соответствие схематизму и длине текстов «Твиттера». Представьте себе дореволюционную классическую гимназию, преподаватели которой избрали бы в качестве образца письменной речи слог телеграмм. Даже чеховскому Беликову это не могло прийти в голову. Не говорим уже о стиле авангардной поэзии и прозы, которому в какой-то мере соответствуют некоторые нынешние интернет-ресурсы, в т.ч. названный, но который никто не пытался свести к такого рода прямолинейному примитиву.
Порочной представляется идея единого ЕГЭ на территории всей страны как единственного способа поступления в высшие учебные заведения.
Исторически сложилось так, что десятилетия тому назад наиболее сильные кадры были перемещены в две столицы.
Всем известно, что количество сдающих ЕГЭ и, соответственно, их проверяющих экспертов, различается на полтора-два порядка в небольших субъектах федерации и в Москве.
Более того, в ряде регионов знание русского языка и преподавания русской литературы и истории настолько разнится, что такой процесс принципиально лишается смысла.
Таким образом, ЕГЭ в реальности не выполняет свою задачу равной и независимой оценки уровня знаний выпускников на территории всей России.
Оставляем в стороне проблемы статуса, оплаты и форм работы экспертов ЕГЭ, которая сегодня является едва ли не добровольно-принудительной.
Сама по себе школьная оценка знаний учащегося тоже оказывается очень разной в разных регионах, а в вузы выпускники поступают по результатам ЕГЭ. К тому же и школьная «5» в системе ЕГЭ находится около 70 баллов из 100 возможных. Тем самым признается невозможность обеспечения максимальной оценки без специальной подготовки вне школы. Отсюда возникают дополнительные занятия по подготовке к ЕГЭ и, неизбежно, массовое репетиторство, в котором не было бы большой беды, если бы оно, в свою очередь, не было бы откровенно разнокачественным. Только школа, находящаяся под контролем государства и общества, может обеспечить минимально необходимый уровень преподавания, и, если она с этим не справляется, нужно менять образовательную политику.
На сегодняшний день качество подготовки поступающих оказывается принципиально разным, что приводит к большому отсеву на первых курсах обучения в вузах.
Олимпиады проблемы не решают: неслучайно «главные» университеты страны вводят свои внутренние экзамены.
Все это говорит о том, что придется вернуться к принципиальному разделению выпускных и вступительных испытаний, в какой бы форме они ни проводились. В таком случае ЕГЭ окажется формой допуска к вступительным зкзаменам в вузы, но не будет решать судьбу человека. Все, что уже сейчас целенаправленно и последовательно «работает» на социал-дарвинистскую парадигму, мы считаем абсолютно неприемлемым.
Дарья Антонова © ИА REGNUM
Внутренние экзамены в вузах при такой системе должны быть максимально прозрачны, что вполне возможно в наш креативный и электронный век. Вуз должен заранее объявлять принципы проверки, утверждаемые в Минобрнауке, что позволит реально сертифицировать способности и возможности будущих студентов из любых регионов России. Результаты работы членов комиссии должны учитываться в эффективном контракте. Во всех случаях после проведения экзаменов необходима публикация как экзаменационных заданий, так и ответов на них.
Необходима «традиционная средняя школа».
Если интерактивными играми, компьютерным обучением и психологическими тренингами заменяется обычная, но традиционно трудная учеба, минимально необходимый в современных условиях уровень интеллектуального развития личности гарантированно недостижим.
Традиционность такой школы предусматривает ведущую роль учителя в учебном процессе, воспитании и оценке знаний учащегося.
Главным результатом учебного процесса в такой школе должно стать формирование способности получать серьезные знания в условиях новейшей информационной среды, которая является лишь средством, но не целью образования и, тем более, последующей научной деятельности.
Особое место в такой школе должны занять гуманитарные дисциплины: только они формируют творческую личность, способную критически анализировать информационные потоки разных типов, а значит становиться подлинным профессионалами, чем бы они ни занимались. При этом изучение истории и литературы должно быть синхронизировано и взаимообусловлено: в противном случае мы получим только «единое пространство» постмодернистских игр и в их наиболее примитивном и разрушительном варианте.
Но выпускные государственные экзамены в такой школе должны сдавать по всем дисциплинам, которые в ней изучаются (за вычетом, естественно, факультативного «домоводства» и т.п.). Только в этом случае можно будет говорить о средней школе как источнике разносторонних знаний, позволяющем ученикам сделать осознанный выбор профессиональной сферы деятельности.
В этой ситуации возможно введение многоуровневой системы экзаменов в зависимости от выбора области интересов учащихся, при этом все предметы школьной программы обретают смысл своего существования, особенно в старших классах, а школьное образование возвращает себе целостность и всеобщность.
Экономисты, не знающие историю, физики, не читавшие даже базовую классику, политики, не способные даже на элементарные подсчеты, никому не нужны.
Особую проблему представляет соответствие структуры среднего и высшего образования. Необходимо рассмотреть вопрос о типах высшего образования, допускающих и не допускающих и поступление только с ЕГЭ, и использование т.н. Болонской системы.
Эта система англо-романской структуры высшей школы не соответствует традиционной российской, наиболее близкой к немецкой, с ее двухступенчатой системой аттестации: доктор и доктор хабилитат.
В сегодняшних условиях, когда эта система тотально внедрена в ЕС и России, выходом является разрешение серьезным вузам выдавать дипломы магистров после 6-летнего традиционного специалитета.
Основная проблема здесь в том, что российское и советское школьное образования существенно отличалось и отличается от западного. Российским школьникам даже сегодня не требуется четырехлетний пропедевтический курс базовых дисциплин с последующей специализацией. Здесь высшая школа только теряет будущих специалистов.
Дарья Антонова © ИА REGNUM
Кроме того, социальная структура РФ не предусматривает возможность неспешного образования «вечных студентов» за счет родителей до 30 и более лет. А потому 4-летний перерыв между напряженной старшей школой и, пусть даже и подготовкой к ЕГЭ, и профессиональным образованием в РФ не требуется. Нет смысла превращать традиционную систему российского образования в глобальные «школы подготовки к жизни» или глобальные IB (International Baccalaureate) только для того, чтобы наши дипломы, якобы, «автоматически признавались на Западе».
Опыт упомянутого IB (International Baccalaureate), вообще не предусматривающего обучение в России, показал, что наших выпускников чаще всего ждут лишь в третьестепенных университетах, которые, ради своего выживания, готовы принимать на платное обучение кого угодно. А ведь выпускники IB (International Baccalaureate) далеко не всегда достойны именно этого.
Необходимо решить проблему ранжирования российских вузов по отношению к критерию «преподаватель/студент», существенного ограничив его значение. Разумеется, есть вузы, преподающие традиционные и вполне контролируемые этим показателем предметы. Однако древние языки и древняя история, культуры, религии и языки стран Востока, комплексные политологические специальности, и мн. мн. другое требуют абсолютно невозможного для типовой схемы соотношения «преподаватель/студент». Нужно дать право ведущим университетам страны запрашивать разрешение на получение права преподавания таких дисциплин у Минобрнауки, не рискуя, по примеру Российского государственного гуманитарного университета, оказаться «неэффективными», наряду с театральными, художественными, архитектурными и т.д. вузами. Этот казус до сих пор не забыт в вузовском сообществе.
В заключение вновь вернемся к спорам о ФГОСах по литературе, которые и породили всю дискуссию. «Гильдия Словесников» на правительственном уровне решает свои проблемы. Но проблемы эти касаются тех школьников, которые уже ориентированы гуманитарно, и тех учителей, которые признают за «Гильдией» то значение, которое она себе приписывает. А ФГОСы принимаются для всех без исключения.
И надо еще задуматься, что дает российской науке и образованию, например, идея Всероссийской олимпиады школьников по литературе, когда почти академические и явно внешкольные требования творческого задания оцениваются вровень с разного рода креативными играми. Неужели не понятно, что история и филология — это одно, а «креативные умения» — совершенно другое?
Сегодня креативная логика привела уже к появлению за океаном т.н. «дальнего чтения», когда тексты прошлых веков принципиально не читаются, а оцениваются по формальным параметрам, создается «контекст» нескольких писателей-классиков, и данный вид деятельности победоносно противопоставляется «медленному чтению». Мы хотим, чтобы будущие филологи, сдающие сегодня ЕГЭ, стали бы для начала профессиональными читателями, а не «креативными» социологами-статистиками. Последнее само по себе не плохо, но это другая профессия.
Итак, вперед к тексту, вслед за учителем.
Ивинский Дмитрий Павлович, д.филол.н., профессор МГУ
Кацис Леонид Фридович, д.филол.н., профессор РГГУ
Полонский Вадим Владимирович, д.филол.н., профессор РАН, директор Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН
Шайтанов Игорь Олегович, д.филол.н., профессор РГГУ, главный редактор журнала «Вопросы литературы»
Шкаренков Павел Петрович, д.ист.н., профессор, проректор по непрерывному образованию, директор Института филологии и истории РГГУ
Гурович Надежда Михайловна, к.филол.н., учитель Школы №45 г. Москва
В Институте мировой литературы (ИМЛИ) РАН соберутся ученые-филологи и будут дискутировать о том, каков вклад Максима Горького в развитие и становление белорусской литературы. Это будет захватывающий разговор. В свое время Алексей Максимович после знакомства с юными Янкой Купалой и Якубом Коласом с восторгом отнесся к их творчеству. В одном из писем он признался: "Это очень интересные ребята! Так просто пишут, так ласково, грустно, искренне. Нашим бы немножко сих качеств. О, господи! Вот бы хорошо-то было!"
Накануне "круглого стола" обозреватель "СОЮЗа" взял интервью у директора ИМЛИ РАН, доктора филологических наук Вадима Полонского.
Вадим Владимирович, кому принадлежит идея проведения форума?
Вадим Полонский: Идея попытаться по-новому взглянуть на литературное сотрудничество России и Беларуси возникла года два назад на уровне Союза писателей двух стран. Несколько инициатив мы реализовали. А в мае нынешнего года в белорусском Посольстве в Москве состоялся "круглый стол" по этой проблематике. А мысль собраться у нас родилась в ходе недавнего конкурса на лучший урок литературы белорусских и российских учителей "#СилаСлова", в котором в качестве экспертов приняли участие и сотрудники ИМЛИ РАН. При подведении итогов и награждении финалистов в присутствии Государственного секретаря Союзного государства Григория Алексеевича Рапоты прозвучала мысль, что связи русской и белорусской литературы в ХХ веке во многом сопряжены с инициативами и личностью Горького. Кстати, его имя носит и наш институт…
Думаю, что не только это связывает ваш институт с Горьким?
Вадим Полонский: У нас хранится уникальный архив Горького, богатства которого полностью еще не раскрыты. И нам показалось естественным напомнить учителям - конкурсантам Союзного государства, что огромный потенциал архива связан с горьковской программой исследования взаимообогащения национальных литератур народов мира. Финалистов мы пригласили посетить Музей-квартиру Алексея Максимовича, где 26 октября 1932 года на драматическом переломе нашей общей истории собрались литераторы - "инженеры человеческих душ", чтобы в присутствии Сталина обсудить создание единого Союза писателей.
И вот, спустя 84 года, прозвучала мысль, что пришла пора "вспомнить все", в том числе и то лучшее, что было в российско-белорусских литературных связях, что сегодня поможет опереться на добрую "силу слова".
Более подходящую для этого площадку, чем ваш Институт, трудно придумать. Но почему именно сейчас возникла эта тема?
Вадим Полонский: Она возникла спонтанно, но имелись и предпосылки. Одна из них - приближающиеся юбилеи: 85-летие нашего Института и 150-летие со дня рождения Горького. К празднованию помимо нас готовятся очень многие, прежде всего регионы, связанные с именем писателя. Особый смысл празднованию придала гуманитарная составляющая деятельности Постоянного Комитета Союзного государства, постоянно нам напоминающая об историческом родстве России и Беларуси, о тесном переплетении судеб и культур наших народов и несомненном успехе этого взаимодействия.
Известно, что Горький не знал белорусского языка и перевел на русский лишь одно произведение Янки Купалы - стихотворение "А кто там идет?" Некоторые филологи считают перевод небезупречным. Да и сам Горький позже извинялся перед молодым белорусским поэтом за свой перевод. И все же, как вы оцениваете вклад автора "Песни о буревестнике" в развитие и становление белорусской литературы?
Вадим Полонский: Думаю, ключевой этап тут связан с историко-культурным контекстом начала ХХ века, включая события 1905 года. Обстоятельства стимулировали свободную мысль и дали толчок к развитию национальной белорусской культуры. Время подарило нашим народам выдающихся писателей: Максима Богдановича, Якуба Коласа, Янку Купалу, Змитрока Бядулю, Франциска Богушевича... Их творчество открыло не только Горькому сокровища белорусского фольклора, самобытные сюжеты из жизни белорусов, но и, например, Льву и Алексею Толстым... В свою очередь, творчество Пушкина и Гоголя, Некрасова и Салтыкова-Щедрина, а позднее - Владимира Короленко, Глеба Успенского, Леонида Андреева и того же Горького послужило творческим стимулом в становлении литераторов-белорусов. Влияние революционной романтики Горького ощущается в стихах Купалы "Душой я вольны чалавек" и "I песня, i сокол, i я", а горьковские сказки помогли белорусам переосмыслить и литературно переработать собственный фольклор, что отчетливо ощущается в сказках и поэмах Коласа. Буйные пейзажи русского классика мы узнаем в образах Волги, созданных Максимом Богдановичем.
Все эти люди не только читали друг друга, но и тесно общались.
Вадим Полонский: Конечно, и это главное! В июне 1910 года Горький отдыхает на Капри и принимает группу учителей из России. От них узнает имена Коласа и Купалы. Тут же загорается желанием познакомиться и вскоре получает по почте сборники стихов "Жалейка" Купалы и "Песни жальбы" Коласа. Начинает выписывать "Нашу Нiву" и книги, вышедшие на белорусском языке. А после знакомства Горький очень быстро становится своего рода моральной опорой для молодых белорусов, выступает, как опытный и любящий своих подопечных "наставник-импресарио". И главное - он пытается всякими способами обратить на них внимание, как русских, так и украинских писателей. Именно в это время Алексей Максимович переводит названное вами стихотворение Купалы. И дело не в том, насколько перевод удачен. А в том, для чего он был сделан. Цель Горького, как он сам пишет в статье "О писателях-самоучках", привлечь внимание "скептиков" к "молодой литературе белорусов", к их первозданной лирической чистоте. Он подчеркивает "глубокий смысл этой песни, - которая, может быть, на время станет народным гимном белорусов". Она и стала, как известно.
Хотел бы услышать вашу оценку современного литературного взаимодействия Беларуси и России?
Вадим Полонский: Это одна из постоянных тем исследовательской программы нашего Отдела литератур народов России и СНГ - в своем роде единственного научного подразделения в стране. Практически в каждом коллективном труде, выпускаемом ими, публикуются материалы, посвященные белорусским сюжетам. На днях Ученый совет ИМЛИ РАН утвердил к печати очередной выпуск научной серии "Классика в диалоге культур", в котором помещены две крупные работы: "Алесь Адамович - диалог со временем" и "Последняя публикация Валентина Распутина в Белоруссии". Наши сотрудники живо откликаются на белорусские литературные новинки, выступая не только в роли академических исследователей, но и в качестве критиков. Живое внимание у нас вызвал, например, недавно выпущенный в Минске первый том "Беларусь - Россия" из серии "Созвучие сердец". В наших коллективных монографиях и серийных изданиях систематически публикуются статьи о самых заметных писателях Беларуси. Регулярно мы участвуем в научных конференциях, ежегодно проводимых в БГУ, в пединституте им. М. Танка. И, само собой, мы всегда рады видеть белорусских коллег на научных мероприятиях, организуемых нашим Институтом.
Как вам работается с Постоянным Комитетом Союзного государства?
Вадим Полонский: Замечательно! Ярким событием, определяющим наше взаимодействие, стало второе издание удивительного литературного памятника, созданного Симеоном Полоцким - поэмы "Орел Российский". Книга была подготовлена главным научным сотрудником нашего Института Лидией Сазоновой, в ней факсимильно воспроизводится рукопись автора - ценнейший художественный объект. Предисловие к изданию написал Григорий Алексеевич Рапота.
Какие вам видятся проблемы?
Вадим Полонский: Нам есть что вспомнить и что изучать. Так, в Отделе рукописей хранятся произведения репрессированных белорусских и русских литераторов - это комплексы материалов, которые ждут вдумчивых и кропотливых исследователей. Думаю, они помогут в стереоскопии реконструировать нашу общую историю литературы. Одна из важнейших проблем - отсутствие регулярных публикаций переводов с белорусского в массовых периодических изданиях России. Очень печально, что закрылось ежемесячное приложение к "Литературной газете" - "Лад". Его редактор белорусский прозаик Алесь Кожедуб регулярно знакомил русского читателя с произведениями белорусских коллег. Правда, наметились и обратные процессы. Как бы компенсируя потерю "Лада" в журнале "Литературная учеба" (кстати, проект Максима Горького!), возобновились публикации переводов с белорусского. Так, в декабрьском номере должные выйти произведения Геннадия Буравкина.
Возможно ли использование успешного опыта культурного взаимодействия России с иными странами? Известно, например, что японцев переводят на русский язык чаще и охотнее, чем белорусов... Какова здесь, на ваш взгляд, коммерческая составляющая?
Вадим Полонский: Опыт с разными странами - разный. Скажу лишь, что коммерческий спрос на те или иные литературные явления во многом может расти благодаря целенаправленной просветительской и популяризаторской деятельности, желательно - при поддержке органов государственной власти и влиятельных общественных организаций. Хорошо бы нам использовать культуртрегерский опыт того же Горького. Имеет смысл представлять литературное наследие как часть широкого, богатого и привлекательного культурного поля. Мы должны изучить наши архивы, углубиться в микропроцессы культурного взаимодействия и предложить нашим министерствам культуры, Постоянному Комитету долгосрочную программу совместных действий. В ближайшее время нам бы хотелось провести с руководством Института литературоведения им. Янки Купалы, который недавно был воссоздан в системе НАН Беларуси, переговоры о перспективах системного сотрудничества. Возможно, на регулярной договорной основе. Убеждены, что здесь могут открыться большие возможности. А для нашего Института это - в числе приоритетных исследовательских направлений.
Якуб Колас, классик белорусской литературы:
Были девятисотые годы... Горький шел гигантскими шагами, собирая многотысячные аудитории молодежи, освобождая умы от нудной плесени декадентства. Прозвучало новое слово, и к глашатаю его обратились взоры тех, кто искал путь в новую жизнь. Я навсегда сохранил в сердце глубокую признательность к Максиму Горькому за чуткость к первым шагам в литературе, которые делали мы с Янкой Купалой.
Беседа директора Института мировой литературы РАН Вадима Полонского с корреспондентом газеты "Известия" Еленой Лория — о влиянии революции на искусство, современной литературе и феномене рэп-баттлов.Вадим Полонский. Фото: ИЗВЕСТИЯ/Алексей Майшев
— Сейчас много спорят о причинах Октябрьской революции и ее роли в истории страны. А могла ли литература как-то повлиять на те события?
— Это вопрос для долгих философских размышлений. Несомненно одно: в ситуации ограничения свободного высказывания общественного мнения — а она была на протяжении всего XIX века — литература становится каналом трансляции смыслов. Тех вещей, которые обычно требуют для самовыражения парламентской трибуны, средств массовой информации. Не всегда в России это было возможно. Во времена царствования Николая I лишь литература была трибуной, с которой можно было адресовать неофициальное послание. Сформировалась роль литературы, выходящая за пределы собственно литературности. В этом смысле российская культура уникальна в Европе того времени. Послания социально-политического и общественного характера впервые проговаривались зачастую именно писателями, а не общественными деятелями.
— Получается, что литература того периода играла роль современных соцсетей?
— В некотором роде да. Интересен феномен массовой литературы. С одной стороны, понятно, что эстетически это обычно продукция второго сорта. Но у нее чрезвычайно интересная социальная роль. Массовая литература, как правило, оказывается гораздо более податливой для усвоения нового в идейном смысле, чем литература высокая. Массовая словесность, в сущности, играет роль медийной ячейки, которая нюхом чует, откуда доносится новый запах. В России XIX века эта ее роль была выражена довольно активно. Одно из наиболее громко звучащих имен последней трети XIX века — Петр Боборыкин, писатель, которого сегодня практически никто не помнит. В культуру вошло понятие «набоборыкать», то есть сварганить роман на злобу дня — 600 страниц в течение месяца. Именно Боборыкин во многом первым знакомил русскую публику с новейшими идейными явлениями, шедшими с Запада. Ницшеанство, суфражизм и прочие модные идеологические токи зачастую впервые транслировала литература. Русский писатель был не только писателем, но и философом, общественным деятелем. В этой функции он часто задавал не только смыслы, но и определял векторы движения общественной активности. Под таким ракурсом мы можем говорить, что во многом литература продуцировала будущие катаклизмы, ожидая революции, она во многом ее призывала, порождала.
— А революция дала что-то хорошее культуре?
— Рубеж веков — время чрезвычайно сложное, болезненное, внутренне изощренное и чрезвычайно эстетически богатое. Один из величайших русских романов XX века — «Петербург» Андрея Белого весь исполнен ожиданием катастрофы. Он об имперском организме, беременном катастрофой, крушением. Ожидание катастрофы породило поразительную поэтику, которая во многом предвосхищает дальнейшее мировое искусство XX века. Это был первый кубистический роман мировой литературы. Революция породила уникальное явление ранней советской прозы, которая впервые обкатала художественные конструкции, укрепившиеся в Европе позднее: экспрессионизм, коллажность, поэтика монтажа. Революция как крупнейшее трагическое событие предопределила язык художественной передачи тотального кризиса, крушения гуманизма. Без опыта русской революции немыслимы Пикассо, немецкий экспрессионизм, поэтика кино, какой она сформировалась в конце концов. Наконец, революция вытолкнула искусство на площадь, заставила говорить с толпой, включила массы в художественную коммуникацию.
— Еще 20-30 лет назад литература играла серьезную социальную роль, сейчас этого нет. Это хорошо, плохо или просто закономерно?
— Это факт. Меняются институции культуры. Это мировой процесс. Уходят в прошлое былые иерархии, мы находимся в точке смены парадигмы культурной модели. Но я не знаю, куда мы движемся. Мне кажется, сегодня этого не видно.
— Мы когда-то считались самой читающей страной, но этот титул давно утратили. С чем это связано? Вряд ли только с развитием технологий. Почему исчезла привычка к чтению?
— Я считаю, что это следствие глубокой социальной травмы, которую наше общество пережило при крушении Советского Союза. Десятки миллионов людей были выброшены в новые условия, и надо было просто выживать. Женщина, которая прежде ходила на службу и читала в перерывах «Новый мир», была вынуждена схватить клетчатую сумку и нестись в Турцию покупать шмотки, чтобы прокормить семью. Ей уже было не до чтения.
— Массовое чтение — прерогатива успешных стран?
— Прерогатива стабильных обществ или обществ, где закрыты другие каналы для трансляции смыслов, как это отчасти было в России до революции. В мире свободы информации литература постепенно обретает роль, которая ей была предписана при начале ее эмансипации из других областей культуры — роль в пространстве чистой эстетики. А потребителей эстетических смыслов не так много.
— В какой период мы возвращаемся, если иметь в виду роль литературы в жизни общества?
— В XVI век, если говорить о Европе. А в чем-то — в ситуацию начала XIX века, когда в Европе формируется массовое чтение, есть рынок этой книжности и есть узкая прослойка интеллектуалов.
— Академические ученые — плохой контингент для ответа на подобные вопросы, потому что мы обращены больше в прошлое. У меня не хватает времени следить за актуальным литературным процессом. Мы комментируем памятники и немного снобы в этом отношении. Но я считаю, что Евгений Водолазкин останется, роман «Лавр» останется. Может быть, останется Михаил Шишкин. Говорить, что вижу взошедшие на небосклон звезды, я не могу.
— Недавно вице-премьер Ольга Голодец заявила, что рэп-баттлы формируют в России новый язык, а это приводит к разрыву между поколениями. Но изменения в языке, сказала она, нельзя игнорировать. Как вы считаете, взрослым надо подтягиваться и изучать современный сленг, литературу, тенденции?
— Это слишком упрощенный сценарий. Имеет смысл пытаться пробиться сквозь шелуху к сути вещей. Тот же Оксимирон — феномен, достойный внимания.
— Литературный феномен?
— Да. Оксимирон — литературно изощренный человек. Его тексты хорошо сделаны. С точки зрения техники словесности он мастер, заслуживает серьезного литературного внимания к себе. В то же время он представитель субкультуры, которая воспринимается людьми среднего и старшего поколения как чужая. Субкультура сверхактуальная, с одной стороны, вроде бы мейнстримная, а с другой — специфика современной культурной ситуации состоит в том, что кажущееся мейнстримом в сущности оказывается маргинальным. Оксимирон — это утонченная авангардная культура.
— Вам не кажется, что Оксимирон заменил собой не столько литературу, сколько рок-музыку? Ничего нового наши рок-музыканты не рождают, и он занял эту нишу.
— Да, согласен. Он занял эту нишу в особых российских условиях, когда рок-музыка — это феномен скорее текстовый, а не музыкальный. Я не знаю, что будет завтра — пока мы только нащупываем пути. Субкультура рэп-баттлов — один из векторов движения. Тупиковый ли? Не знаю. При этом она требует определенного культурного уровня, подготовки. Всё это требуется для адекватного восприятия текстов Оксимирона. У человека хорошее образование — это ощутимо.
— Писатели за много лет или даже десятилетий предвидели будущие события, явления. Сейчас есть произведения, которые могут оказаться пророческими?
— Литература всегда предсказывает, и часто это разительно сбывается. Знаменитые слова Ахматовой: «Поэты, не предсказывайте свою смерть — сбывается». Примеров очень много. Любят говорить об Андрее Белом, который предсказал свою смерть от солнца. А вот свежий пример. Буквально накануне теракта в парижском театре «Батаклан» в России выходит роман Уэльбека Soumission (во Франции он вышел за десять месяцев до теракта. — прим .). Время действия — недалекое будущее, начало 2020-х годов. Французский интеллектуал, филолог, исследователь творчества Гюисманса, одинокий человек, страдает от потери смысловых ориентиров. Гюисманс сто с лишним лет назад испытал подобный кризис и нашел выход в католицизме. Герой Уэльбека пытается спастись, реализовав тот же сценарий, но не выходит. На дворе — новая реальность: приход к власти исламистского правительства. Герой Уэльбека слаб, ломается. Он принимает ислам. У него soumission — подчиненность. А после выхода романа произошел теракт в «Батаклане». Уэльбек замолкает, не дает комментариев. Он ошарашен.
— Писателям надо быть осторожнее?