Вопрос: «Как полюбить врагов?»

Отвечает профессор Московской Духовной Академии Алексей Ильич Осипов:

– Когда мы произносим слово «любовь», то должны понимать, что это слово очень многозначно. Я уже не говорю о разновидностях любви. В греческом языке, например, есть четыре обозначения разновидности любви: филео – дружеская любовь, сторге – любовь родителей и детей друг к другу, агапэ – любовь возвышенная (недаром вечерние собрания древних христиан называются – агапы). Эта любовь – жертвенная, со смирением, с упованием на Бога. И эрос – эротическая любовь. Вот только четыре вида любви. На самом деле – их гораздо больше.

В данном случае речь идет о любви к врагам, которая тоже имеет несколько ступеней. Когда нам говорят о такой любви, то надо обязательно учесть: наша любовь к врагам заключается в том, чтобы не мстить за то зло, которое они нам причинили. Насколько в наших силах – не желать им зла. Поступать по отношению к ним – справедливо. Я обращаю ваше внимание на это «справедливо», потому что мы постоянно поступаем несправедливо. Тем, кто нам нравится или кого мы любим – мы прощаем такие вещи, за которые надо строго наказывать, и, напротив, кого мы не любим – придираемся к таким мелочам, что подчас и слушать стыдно. Только и ищем, чем бы можно было причинить человеку зло. На нашем уровне любовь к врагам – быть справедливым в отношении той жизненной ситуации, в которой мы находимся. Не желать зла, не делать зла – это уже самая первая стадия любви к врагам. И надо еще учесть и то, что справедливость – это самая низшая ступень любви! Когда же мы коснемся той любви, которая бывает у человека, достигшего состояния любви, то здесь мы встречаем яркие примеры. Как, например, писал святой Исаак Сирин: «Если бы я десятикратно в день был сжигаем за любовь к людям – не удовлетворился бы этим». И это уже – состояние сердца! Когда сердце пылает любовью.

Но еще раз повторю: на нашем уровне о сердце и речь не идет. Просто поступи справедливо! Не мсти ему! Это уже будет началом любви к врагу. На нашем уровне на большее вряд ли кто способен… Но если возможно – сотвори ему благо. Сделай этому человеку добро. Как мы читаем в Писании: «Аще убо алчет враг твой, ухлеби его». Ухлеби – то есть дать ему хлеба. Дать ему какие-то дары. Сделать ему что-то доброе, ибо очень часто в истории случалось так, что в ответ на этот акт твоего напряжения враг становился твоим лучшим другом. Ты ухлебил его – и с человеком произошло превращение. Он оказывается таким, что ты сам готов его целовать! Любовь покоряет, а не месть, не зло! И мы должны использовать именно это орудие, а не сатанинское.

Алексей Ильич ОСИПОВ (род.1938) - доктор богословия, профессор Московской Духовной Академии: | | | | | .

Алексей Ильич Осипов родился в г. Белёве Тульской области в семье служащих. В 1955 году, окончив школу, отказался поступать в какой-либо вуз и три года в домашних условиях изучал начала богословия под руководством игумена Никона (Воробьёва). В 1958 году поступил в четвёртый (выпускной) класс Московской духовной семинарии, сдав экзамены сразу за три предыдущих года. В следующем году поступил в Московскую духовную академию, которую окончил в 1963 г. со степенью кандидата богословия. В 1964 году прослушал курс аспирантуры при Московской духовной академии.

С 1965 года - преподаватель основного богословия в Московской духовной академии, с 1969 года - доцент, с 1975 года - профессор. В 1985 году присвоена учёная степень доктора богословия honoris causa. С 2004 -заслуженный профессор Московской духовной академии. Читает лекции по основному богословию на пятом курсе семинарии и первом курсе академии. Научные интересы - основное богословие (апологетика), западные исповедания. Много выступает в различных аудиториях с лекциями и беседами, значительная часть которых получили распространение на кассетах, дисках и в интернете.

Алексей Ильич ОСИПОВ: статьи

Почему человек обращается к Богу? Что это - потребность в защите, желание испытать религиозный экстаз, стремление отличаться от неверующих и демонстрировать свою религиозность? Видимо, общих ответов нет, каждое обращение - это тайна человеческой души. И тем не менее существует тысячелетний опыт, который можно обсуждать.

Точно так же можно обсуждать и другой вопрос - а почему речь идет именно об обращении в Православие? То ли потому, что это русская традиция и многие крещены в детстве, то ли потому, что в Православии открываются некие измерения, недоступные в иных формах религиозности?

Что со мной происходит?
Все религии одинаковы?
Три доказательства неземного происхождения христианства.
Почему Православие?
Для чего нужны догматы?

Что со мной происходит?
Человечество всегда стремилось к счастью, миру, справедливости, материальному изобилию. Но реальная история говорит, что чем ближе к нашему времени, тем хуже с этим. Двадцатый век залил кровью весь земной шар, хотя от него ожидали рая на земле. Прогресс ведет нас прямым путем к кризисам. Например, экологическому. В книге академика Н.Н. Моисеева "Быть или не быть человечеству" говорится, что человечество как биологический вид смертно. Всечеловеческий научно-технический прогресс, который ставит своей целью максимальное благоденствие человечества на Земле, приводит его к смерти. Хотя в животном мире все хорошо. Разве Землю портят тигры и верблюды?! Где же произошла ошибка? Ведь не было же злодея, который только бы и думал о том, как погубить Землю.

А что же происходит внутри человека? Мне кажется, что я - хороший. Но, оказывается, я хорош до тех пор, пока меня не тронули как следует. К примеру, Петр, апостол, горячий человек, восклицал: "Господи, даже если умереть мне придется с Тобою, я не отрекусь от Тебя". И вот, когда Христа уже взяли под стражу, при первом вопросе подозрительной служанки: "И ты с Ним был?" - Петр отрекается... Сняв розовые очки, мы невольно повторяем слова апостола Павла: "Бедный я человек!.. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (Послание к Римлянам, 7 глава, стихи 24, 15, 19), - и не могу справиться. Но это очень странно. Почему так остро порой чувствуется некий диссонанс в нашей жизни? Где же произошла ошибка?

Я думаю, ошибка в том, что человек забыл, что он - духовно-телесное существо. И что эта духовная часть связует его с Богом. Человек забыл, что он - смертное существо, но что по духу своему предназначен к вечному существованию. Он забыл о первичности духовного начала. Если бы не телесная, не материальная сторона обладала в человеке, то он бы, наверное, совершенно иначе относился бы к окружающей природе (бережно, как к продолжению своего тела), к другому человеку (не рассматривал бы его как врага). Не возникла бы та ужасная вещь, которая называется потребительским отношением к миру и к другому человеку. "Забывчивость" привела человека к потере гармонии между миром и собой, между собой и другими, между душой и Богом.

Все религии одинаковы?

Чтобы почувствовать этот диссонанс, уразуметь свою духовную составляющую, человеку необходимо очищение сознания. Чувства, эмоции, а тем более страсти затрудняют познание. Их действие таково: перед человеком пробегает целый калейдоскоп вспышек, воспоминаний. Чувственный туман застилает сознание, рассеивает внимание, производит ту самую забывчивость... Для его очищения в разных религиях предлагаются разные средства. Любопытно, что внешне они кажутся похожими, почти совпадают.

Например, в самой популярной индуистской системе, веданте, для достижения нирваны необходим аскетизм, освобождение от страстей, привязанности к мирскому. Важным в духовной жизни считается молчание. Существует такая практика: гуру говорит возросшему ученику: "Ты - брахман". Ученик ничего не отвечает. И они расстаются. Ученик ходит в молчании в течение нескольких лет, а потом возвращается к своему гуру и говорит: "Да, я брахман".

У Варсонофия Великого (христианского подвижника VI-VII вв.) есть такие слова: "Молчание лучше и удивительнее всех повествований. Его лобызали и ему поклонялись отцы наши. И им прославились".

Вообще, отшельники всех времен и религий опытно приходили к тому, что наиболее чистое и ясное познание наступает тогда, когда умолкают все чувства. И сам "ratio"...
Если все религии, кажется, говорят об одном и том же, то к какой примкнуть, какая из них - истинная?

Три доказательства неземного происхождения христианства.

Христианство - единственная религия, которая имеет объективные аргументы, подтверждающие его нечеловеческое, неземное происхождение, то есть Божественное. Таких аргументов много, я назову основные.

1. Первый аргумент - самый простой, не требующий особых познаний, исторический. В отличие от других религий, христианство началось с чудовищных гонений. С распятия Самого Христа, с казни всех апостолов (кроме Иоанна Богослова), с жесточайших преследований. До 313 года было десять мощных волн страшнейших гонений. Почитайте историка I века Корнелия Тацита: император Нерон в своих садах приказывал привязывать христиан к столбам, осмаливать их с наступлением темноты и ночью зажигать вместо факелов. Самым популярным был возглас: "Христиан ко львам". Давайте попробуем представить себе подобную картину сейчас. У меня вопрос: кто пойдет в эту религию? Кто захочет жертвовать своей жизнью за религию, о которой практически ничего не известно?! Как же могло христианство сохраниться? Пусть историки попробуют объяснить. Деяния апостолов описывают, что происходило с теми, кто искренне принимал веру: многие из них сразу же получали дар чудотворения, пророчества, исцеления. Но самое главное, что они получали душе такое познание Бога, которое снимало весь страх перед мучениями. Великомученик Евстратий говорил Господу: "Мучения эти суть радость рабам Твоим". Без признания того, что в этой религии действовал Сам Бог, оживлял, одухотворял этих людей, - понять существование христианства невозможно.

2. Второй аргумент - вероучительный, он самый пространный. Основные христианские истины принципиально отличны от всех аналогов иудаизма и язычества той эпохи, в которой христианство родилось. Учение о Троице отличается от языческих триад; Боговоплощение - от воплощений юпитеров, зевсов. Сейчас не стану на этом останавливаться. Хотя своим студентам-семинаристам я целый год объясняю эти отличия. Рыбаки (авторы Евангелий) просто констатировали, что видели, что слышали, что осязали. Констатировали, а не придумывали, сами часто не понимая того, что происходило. Евангелисты были не дюже грамотные. Помните картину "Охотники на привале"? Простые работяги... И рыбаки были очень на них похожи. И вдруг они говорят такие истины, от которых философы и мыслители всех веков приходят в недоумение. Очередной вопрос: откуда же эти истины возникли? Книжным среди апостолов был только Павел. Он заявил открыто и с потрясающей ясностью: "Мы проповедуем Христа распятого - иудеям соблазн; эллинам безумие".

3. Третий аргумент - духовно-нравственный. Можно задать вопрос (не важно, какой религии): "С религиозной точки зрения, кто спасется?" Нам ответят: "Тот, кто исполняет требования данной религии". Но в христианстве это не так. Какие требования исполнял разбойник, бывший на кресте рядом со Христом? Негодяй, преступник - и первый попадает в рай. В этом смысле христианство - это антирелигиозная религия. Подумайте, а это откуда? Все ученики - евреи, воспитанные в Законе. Откуда же такая проповедь?!

Это объективные вещи, задуматься о которых нелишне, неважно, верю или не верю я во Христа. Да, пожалуй, корни христианства в другом месте, где угодно, только не на Земле.

Почему Православие?

Христианство утверждает, что основным препятствием, стоящим перед человеком на пути познания Бога, через Которого и в Котором возможно истинное познание и себя, и другого человека, и окружающего мира, является некое толстое (или тонкое, в зависимости от состояния человека) мнение о себе. Если хотите, ложное восприятие своего Я, когда Я рассматривается как нечто чуть ли не самодостаточное. Ложное понимание того, что мы называем человеческим достоинством. Когда говорим "человеческое" - великолепно, когда говорим "мое достоинство", начинается ложь. Мы все чувствуем себя хорошими. Я хороший человек. Я могу вам сказать, какие у меня есть недостатки, но при этом я чувствую и не сомневаюсь, что я - хороший человек. И мне, хорошему, непонятны слова Макария Великого: "Господи, очисти меня грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою (так как я не сделал ничего доброго)". Как мне увидеть, понять, что "я - не слишком хороший человек", что я испорчен, что во мне поврежден замысел Творца обо мне?

Мы не знаем себя. Православие направляет наш взор на себя, на познание того повреждения, которое присуще человеку как таковому. И только на пути познания себя я могу обратиться ко Христу. Будучи грешными, мы не видим, что погибаем. Преподобный Петр Дамаскин сказал: "Первым признаком начинающегося здравия души начинается видение грехов своих". С познания невозможности своими силами искоренить страсти, победить болезни начинается путь к признанию Христа, к вере в Него. С этого начинается реальное христианство.

Все внимание Православия сконцентрировано на познании той смертельной болезни, исцелить которую пришел Христос. Следующая аналогия: когда я обрезал палец, я не пойду к хирургу, а помажу йодом. Если рана будет глубже, то я пойду к медсестре. Когда я пойду к врачу? Когда у меня что-то более серьезное. А когда уже болезнь такая, что и врачи не могут справиться, я призову к себе светил мира. Обратите внимание: к человечеству приходили пророки, святые... Пришел Сам Бог! Значит, наша болезнь такова, что Самому Богу необходимо было прийти для ее исцеления.

"... А я ничего не вижу! - скажет кто-то. - Странная болезнь". Православие все обращено на то, чтобы увидеть, для чего пришел Христос. Вот чем отличается Православие: оно все обращено на познание себя. Ибо только тот, кто увидел, в чем его болезнь, может тогда правильно оценить и те средства, которые необходимы для исцеления. Не развлечения мы ищем в христианстве, не восторгов, не блаженств, не наслаждений. Христианство - это терапия. Христос - величайший Врач, исполненный любви. Он не может коснуться моей свободы - я должен сам обратиться к Нему. Мое лицо поражено, но я знаю, что его исцелит солнечный свет. От меня зависит - подставить солнцу свой нос или нет. Могу подставить на минутку, но исцеление произойдет, когда я постоянно буду на солнце.
Вот это то положительное, чем характеризуется Православие: внимание к себе, познание себя. Аскетика - это путь познания себя, через которое человек действительно обращается ко Христу и начинается путь исцеления.

Какой главной чертой он характеризуется? Человек все больше смиряется. Один из важнейших критериев правильного пути: смирение не видит себя смиренным. ("Священная двоица, - пишет Иоанн Лествичник, - любовь и смирение; первая возносит, а последняя вознесенных поддерживает и не дает им падать".)

Это отличительная черта Православия. Не хотелось бы говорить в отрицательных тонах о других христианских конфессиях, но для примера обращусь к католичеству. Начиная с св. Франциска Ассизского, развивается compassio, или чувственное сопереживание Христовым Страстям. Основная цель этого - достижение любви через сопереживание. В книге Игнатия (Игнатий Лойола (1491(?)-1556) - основатель ордена иезуитов, автор книги "Духовные упражнения") есть один главный аккорд: "Представь себе!" Верующим предлагают представлять мысленно страдания Христа. Его раны, кровь... Этим человек доводит себя до такого психосоматического состояния, когда на теле появляются раны, подобные ранам Христа. Это явление называют стигматами ("стигма" по-гречески - "клеймо").

Православие же очень бережно хранит учение Древней Церкви. Ведь все отцы единого христианства (до разделения Церквей) первого тысячелетия: Иоанн Лествичник, Авва Дорофей, Кассиан Римлянин и Бенедикт Нурсийский - категорически запрещают при молитве представление, воображение, мечтательность. Ведь человеку важно истинное общение с Богом, для которого необходимо очищение от грязи, а не психические эксперименты со своим воображением.

Для чего нужны догматы?

И так ли важны для различения религий догматы?! Так ли мне, действительно, важно, чем чистилище отличается от мытарств? Или чем рождение Сына отличается от исхождения Духа? Что такое filioque? (Я называю основные догматические отличия между православием и католичеством.) Это безусловно важные, рациональные по своей природе вещи. Догматы, вообще вся церковная дисциплина, - это только некая структура, вектор, указывающий направление практической, духовной жизни человека. Только организуя верную духовную жизнь, человек станет способным хотя бы прикоснуться к Тайнам Божиим.

Мне кажется, в начале пути не так важно знать догматы о Христе. Пока человек издали смотрит на христианство, он может искренне заблуждаться. Помните, как гоголевский Чичиков едет в одну из деревень, смотрит на Плюшкина издали и удивляется: "Аль мужик, аль баба?" И пока он не подъехал ближе - не убедился, что мужик. Так вот и с духовными вещами то же самое. Нужно подойти ближе, и тогда мы сможем дать объективную оценку. Требуется проявление как ума, рассудочной деятельности, так и сердца. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят". У Исаака Сирина есть парафраз: "Душа видит Истину по силе жития". Поэтому искренне ищущие Истину люди из любых религий, атеизма, приходили в христианство, они были чисты в своей искренности. А человек, который не будет стремиться жить по совести, Христа никогда не познает, хоть его трижды крестите, рукоположите... Бессовестный Христа не знает. Диавол получше всех докторов богословия знает все о Христе, но остается дьяволом. Он не имеет того, что мы на христианском языке называем познанием. Познание означает единение. Диавол никак не может стать единым с Богом. А только в единении и происходит истинное познание. А единение возможно только тогда, когда есть подобие. Подобное познается подобным.

Я СКЕПТИК, ВЫ УЧТИТЕ

Что плохого в личном духовном опыте? Кто может быть миссионером? Почему люди хотят в ад? Что такое духовная жизнь и где её искать? Об этом и многом другом - профессор Московской духовной академии Алексей Ильич Осипов.

Подвиг выше сил

Вы учились в семинарии, потом в академии. Почему вы не стали священником? Ведь практически все, кто учится здесь, в итоге становятся священниками.
- Во-первых, не все. Почему не стал я священником? Первое, я, к сожалению, узнал вдруг, как говорил преподобный Сергий: «Желание сана - есть начало и корень властолюбия».

- То есть, вы не хотели этого?
- Нет, я не об этом говорю. Во-первых, я услышал такие вещи - начало и корень властолюбия. Во-вторых, я в ужас пришел только от осознания того, что нужно принимать исповедь. Уже ко мне подходили: и женщины, и задавали вопросы, и я понял, что это такое, что такое исповедь. Это подвиг, который выше моих сил. Третье - я увидел, что мое направление совсем другое - педагогическое, а не священнослужение.

К тому же, в академии принять сан, я считал и до сих пор так считаю, это - нечто странное. Священник должен быть с паствой. В данном случае в академии паству возглавляет ректор, а все священники только служат. Ничего большего они не делают, и делать не могут в академии. Так же преподают, но только в сане.

Больший вес? Я этого крайне боюсь. Потому что, если бы действительно это нужно было бы, то, я думаю, Христос был бы обязательно каким-нибудь первосвященником. Каким-нибудь высоким сановником, может быть, даже императором. И тогда бы Его речи производили другое психологическое впечатление. Но нам нужно не психологическое впечатление. Наша задача совсем другая - говорить только о том, что, как мы считаем, является верным, истинным, полезным. А заниматься тем, чтобы производить впечатление на людей, избави Бог.

Об апперцепции и сожжении совести

Алексей Ильич, как объяснить, в общем то, тягу к роскоши во многом и оправдание этого - в Церкви, ведь это не редкость, правда?
- Это ненормальное явление, и всё. Ведь в Церкви люди не с Луны свалились, а из обычной среды, из народной среды пришли, поэтому удивляться не приходится. Даже осуждать нельзя. К сожалению, часто православие представляется только одной поверхностной стороной - культовой: внешнее богослужение, внешняя, обрядовая сторона. Совсем забывают, что суть православия совсем не в этом.

Суть православия в том, чтобы человек знал, как бороться со своими страстями, которых у нас целый воз и маленькая тележка. Как научиться не раздражаться, не ненавидеть, не завидовать, не тщеславиться, не гордиться. Задача - исцелиться, потому что это болезни. А все прочее - это внешняя сторона, она нужна только как помощь. Но может стать и помехой. В частности, то, о чем вы сказали - это уже помеха.

Вам не кажется, что сейчас это стремление принимает какие то, просто уже нездоровые, масштабы? Эти скандалы с часами, суды с квартирами, заявления… Причем, с одной стороны, как бы говорится о том, что прихожане должны нести священникам все самое хорошее. С другой стороны, говорится спикерами церковными, что священнику грех думать о пенсии. Когда люди, сытые, в Москве говорят - это одно. Вот как это воспринимается во всей остальной стране?
- В психологии есть такое явление - апперцепция. Суть его в чем? Серенькая бумажка на белом фоне кажется черной, а на черном фоне кажется белой. Так вот, на священство мы смотрим на фоне белого, потому что мы знаем христианское учение, оно говорит о святости. Мы смотрим на священников, которые в своей основной массе, подавляющей, серенькие, как и все мы. Но мы рассматриваем их поведение на белом святом фоне христианства. И отсюда их поступки нам кажутся ужасными, ой… Мы начинаем охать, ахать и возмущаться, хотя точно такие же поступки, которые совершают люди не церковные, мы рассматриваем: «Да, конечно, никуда не годится», - но на темном фоне они не так смотрятся уже.

Мы подчас очень повышаем меру оценки того, кем они должны быть. А они такие же люди, как и мы. И у них тоже и страсти присутствуют, и влечения, и желания, и цели, и так далее. Но, когда вдруг мы это видим в священнике, то мы, действительно, смущаемся этим особенно, потому что он, кажется, учит о других вещах. Мирские, допустим, не учат, а здесь учат, и поэтому мы возмущаемся. На самом деле мы должны понимать, что все мы заражены этими страстями, и священник тоже. Поэтому, что можно сказать о нем? Пожалеть можно, что, к сожалению, у него жизнь расходится со словом. Пожалеть. Если хотите, проявить какое-то великодушие даже. Только и всего. Но не удивляться и не изумляться: «Как это может он говорит одно с амвона, а сам что делает?»

Раз уж мы психологической стороны тоже коснулись… Разве в душе этот зазор не возникает, что священник говорит одно, а живет по-другому?
- Пока еще совесть цела, конечно, не возникает. Но можно ведь совесть и сжечь. Потому что поступки против совести, заглушение совести приводят к сожжению совести, и это распространяется, вообще, на любого человека, независимо от его положения в Церкви.

Что отвечать в таком случае, когда, например, вам говорят: «Вот, эти христиане или эти попы такие-сякие» - и вы понимаете, что поступок, о котором идет речь, недостойный, и вам стыдно за него, и так же больно, как людям неверующим. Вот как отвечать на это, когда обвиняют? Ведь это не редкость сейчас.
- Я обычно отвечаю таким образом. Я говорю: «Вы читали когда-нибудь басни Ивана Андреевича Крылова?» - «Ну, да». - «Помните, что там написано: „Чем кумушек считать, не лучше ли, кума, к себе оборотиться“?» Мы очень резко осуждаем других и не смотрим на себя. А если бы мы увидели, что у нас в душе творится, и что подчас мы действительно делаем, то, может быть, мы как раз бы язычок и прикусили. От других мы требуем очень много, а к себе мы необыкновенно снисходительны, вот и всё.

- Бывают разные люди. Бывает, и к себе требовательны, и к другим.
- Правильно, разные люди, так и здесь - разные люди. Нужно все-таки иметь какое-то великодушие и понимание, что все мы смертные, грешные и больные люди. Нас сам по себе сан и положение не изменяют. Изменяет не это. Изменяет искренность жизни по-христиански, а уж в какой степени у кого есть это стремление - это вопрос другого порядка. Это тайна души человеческой. Потом, я вам скажу, подчас даже очень хорошие люди вдруг иногда, как говорят, срываются. Вдруг допустит такое, что все ахнут. И он сам потом кается и страдает: «Как же я мог это сделать?» Бывает. Поэтому проявим некое великодушие. Не оправдываем поступки, нет, ничего не оправдываем. Но проявить великодушие по отношению к оценке самого человека. Не поступка, а человека - это разные же вещи.

Святой человек

Вы встречали таких людей, про которых можно сказать, что действительно свет христианский в них есть, есть святость?
- Одного только человека я встречал за все это время. Это человек, благодаря которому я оказался на своем поприще. Игумен Никон (Воробьев)… Я, когда еще был мальчишкой, думал, что все священники такие, только потом уже я увидел, как глубоко я ошибался. А он был действительно святой. Вы, наверное, понимаете, что я не какой-нибудь такой, знаете ли, человек, который мечтательностью занимается. Я скептик, вы учтите.

- Я вижу. А вы можете о нем рассказать?
- Я уже рассказывал много раз. И буду очень краток. Это человек, который прошел через горнило, как писал Достоевский, сомнений, вплоть до потери веры. Он сам - из деревни. В реальном училище он потерял веру, поверив в то, что наука доказала, что нет Бога. Уже в старших классах он увидел, что наука вообще о смысле жизни ничего не говорит и ничего не доказывает в отношении Бога - есть Он или нет. Просто ничего.

Он занялся философией. Будучи в высшей степени талантливым, он в невероятно трудных условиях изучает немецкий и французский языки, чтобы читать этих немецких гегелей и французских бергсонов. Он занимается философией, историей философии. Изучает древнегреческий язык. Читает свободно на древнегреческом языке Новый Завет. Философию изучает. И видит, что, оказывается, в философии, что ни философ, то свое мнение по всем основным вопросам: смысл жизни, бытие Бога и его понимание, смысл человеческой деятельности, и так далее. В общем, он пришел к полному разочарованию.

Он поступает в психоневрологический институт в Питере. Вот я не знаю, год или два он там занимается, и уходит оттуда по той простой причине, что там занимаются не душой, а занимаются тем, что греки называют «психе». «Психе» - это низшая часть души, общая у человека с животными. Психология, оказывается, не занимается проблемой души, как субстанции, которая смертна или бессмертна.

Есть ли вечность или нет вечности? Есть ли, в конце концов, Бог, или нет? В чем смысл жизни? Занимается каким-нибудь восприятиями, ощущениями, апперцепциями и так далее, чем угодно. Как он сказал: «Занимается, в общем то, кожей, а не этим важнейшим вопросом». Итак, не найдя ответа на эти вопросы ни в науке - она не занимается смыслом жизни; ни в философии, так как философия говорит очень много, но не знаешь, кому верить; ни в психологии, он пришел в отчаяние, настоящее отчаяние.

Однажды с ним произошел такой случай. Как он рассказывает: «Я дошел до такого состояния, что уже чуть ли не до самоубийства, и воскликнул от всей души: „Господи, если Ты есть, откройся мне. Ты же видишь, что мне ничего не надо, кроме ответа на этот вопрос“». Это было в полночь, где-то в 12 или в первом часу ночи. И он ощутил в душе такое переживание Бога, от которого воскликнул: «Господи, я готов претерпеть все, что угодно, лишь бы только не потерять Тебя». Говорит: «Я увидел, почувствовал, пережил, что Он есть, и Он есть любовь». При этом вдруг он услышал мощные мерные удары церковного колокола. Неподалеку был монастырь. А при чем тут монастырь? Ночь. Но удары колокола продолжались.

Поскольку он занимался и философией, и психологией, говорит: «Я подумал, не галлюцинация ли это даже? И это сомнение так и висело, присутствовало со мной, хотя я убедился действительно, что Бог есть. Но потом я вспомнил Лукерью Тургенева (рассказ „Живые мощи“), которая говорила, что она слышала звон, она не сказала „с неба“, а сказала сверху. Затем прочитал у Сергея Николаевича Булгакова в его автобиографических заметках, что у него, оказывается, тоже было подобное состояние. Ведь он же тоже, Булгаков, в семинарии, кстати, убедился, что Бога нет. Когда я прочитал то же самое, я понял, что, оказывается, когда бывают такие вот действительно откровения, то они сопрягаются с такими внешними проявлениями вот этого божественного действия, например, с колокольным звоном».

Так он пришел к вере, но он о ней ничего не знал. Поступил в Московскую духовную академию. Проучился он недолго, поскольку академию закрыли. Он начал читать, изучать богословскую и святоотеческую литературу. Результат был таков, что в 31-м году, в период гонений, он принимает монашество. С точки зрения мирской жизни - это сумасшествие. В 33-м году его арестовывают, отправляют в лагеря. Там он сидел со шпаной, как он говорит. «И ни отчего я больше не чувствовал таких страданий - ни от холода, ни от голода, даже ни от этих издевательств и насмешек, как от этой ругани, которая непрерывно стояла в бараке». Он принимает монашество, и потом становится священником.

Потом в 37-м году освобождается, его на свой страх и риск принимает к себе хирург в Вышнем Волочке, отец его товарища. Здесь его неоднократно пытались опять повторно арестовать. Но этот хирург был очень большой фигурой в городе, и он его каждый раз спасал. Когда, уже в 40-х годах, открыли храмы, он стал служить. В последнее время он служил в городе Гжатск, который переименовали в Гагарин Смоленской области, где он скончался, похоронен, и его там могила у алтаря.

Смешной случай

Как вы познакомились?
- Ну, это уже история отдельная. В общем, с ним я познакомился, и он очень много мне дал.

- А сколько лет вам было?
- Я скажу другое. Он мне давал читать - с одной стороны, Лествичник, с другой стороны, греческий философ. То Гоголя почитать, Толстого, Достоевского, то отцов «Добротолюбия». Он был человек широчайшей культуры. Великолепно знал философскую литературу, русскую литературу, зарубежную литературу. Но чем он отличался? Эрудиция - это совсем другая сторона - это сторона культурная. В нем было другое: то, что можно назвать некоей благодатностью, которая ощущалась в его слове, в его действиях, в его ответах на вопросы.

Это был духовник, который никогда не командовал. И сам предупреждал: «Я могу дать только совет, когда спрашиваешь, но ты смотри сам - как обстоятельства, как лучше поступить. Считаешь так - ну, что ж, поступи. Считаешь иначе - поступи иначе». Поэтому я всегда на всех лекциях говорю: «Бегите, как от огня, от приказывающих духовников - это признак гордыни». Кстати, он меня подготовил фактически к поступлению в духовную школу. Он так меня подготовил, что я мог поступить сразу в выпускной класс семинарии, в четвертый. Тут прибегали все смотреть, что за чудо дивное такое пришло.

- Вы были тогда, наверное, подростком?
- Да, я с ним где-то лет с 15, с 16, вот так.

- Почему он к вам интерес проявил? К подростку?
- Ну, вот так, проявил, хотя были и другие. Они стали священниками. Были и родные племянники. Но так получилось, что наибольшее внимание он обратил на меня. Понимаете, в чем дело, есть немало фактов, которые свидетельствуют о его прозорливости. Целый ряд фактов, причем все любопытные явления. Эти все чудеса так совершались, как будто ничего особенного нет. Как будто это просто само собой. Хотите, смешной случай расскажу?

- Да, конечно.
- Мы познакомились, когда мне было лет шесть или семь, в Козельске. И это было такое мимоходом знакомство. Однажды он приглашен был на чай, а у меня была большая беда, скорбь. У меня кошка окотилась и не кормила котят. Представляете, какая трагедия? Когда он шел, я к нему со всех ног бросился, стал жаловаться. Вот входим в дом, садимся за стол и вдруг, я не помню уже, кто, говорит: «Смотрите!» Что смотреть? А кошка растянулась перед всеми нами, и котята впились и сосут, а она мурлыкает. Кажется, смешной такой случай. Но представьте, только я пожаловался, и всё! Кошка как будто показала: пожалуйста, вот вам реклама. Это первый случай, потом были еще такие.

«Тарзан» на Страстной

Вам не трудно было с ним?
- Нет, не трудно мне было, хорошо.

- Он не ругал вас - молитвы не читаешь? Или вы всегда читали? Или за какие-то проступки…
- Это уже такие детали. Это был человек, я бы сказал, великой души и любви. Но любви не такой, потакательской, нет-нет. А такой, которая именно смотрела о пользе человека, но именно любви. Подчас мы требуем пользы и готовы человека загубить своими требованиями, силой загнать в Царство Небесное… Например, Страстная неделя, а в кино идет «Тарзан». «Тарзан» - это же невозможно. Я его спросил, мол, можно? Нет, так и не разрешил мне пойти. На Страстной неделе не разрешил мне «Тарзана» посмотреть.

- Как вы воспринимали? Не разрешил, и всё. Расстраивались?
- Расстраивался, конечно. «Тарзана» не разрешить! Как же это? Неужели не понимаете? Беда случилась. Как кошка перестала котят кормить, так и мне «Тарзана» не посмотреть.

- Вы с ним до его смерти общались?
- Он болел. Последние 2-3 месяца он вообще ничего не ел, только пил. Весь высох, стал как младенец. Был в полном и ясном сознании, не ложился до тех пор, пока его силы совсем не оставили. Говорил, последние слова говорил. Я помню, кое-что успевал записывать на магнитофон. К сожалению, однажды на Пасху к нам забрались в дом и украли все эти бобины с записями. Но кое-что осталось. После его смерти я бросился по адресам, которые были известны, собирать его письма, и вот, удалось сборничек составить.

В день похорон была радость, но не скорбь. Я уже потом только прочитал у Игнатия (Брянчанинова): «Смерть праведника всегда сопряжена с духом мира и радости, который невольно растворяет скорбь его утраты». Действительно, это до того точно, что просто удивительно. Причем это не я один ощущал, а и его братья, его племянники.

- Вы сказали, что вы думали, что все священники такие. Когда вы поняли, что не все?
- Когда стал соприкасаться с ними.

- Грустно было, обидно было? Какие были переживания?
- Не обидно, но немножко я стал понимать, что он говорил. Он говорил, что, к сожалению, почти никто о духовной жизни не имеет даже представления. Само большее, это если нравственный человек, уже и хорошо. А духовная жизнь - это даже не ищите, едва ли найдете. Не найдете.

Сочинения благоразумного разбойника

К вопросу о святости. Говорят же, что и святые ошибались. Есть какие-то вопросы, по которым прославленные святые высказывали спорные мнения?
- Ну, давайте разберемся. Например, Феофан Затворник. Вы подумайте, вот «Обыкновенные рассказы странника», которые печатают и перепечатывают, и говорят: «Смотрите, он сам издал. Третье издание этих необыкновенных рассказов было по инициативе Феофана Затворника!» Отвечаю - да, верно. А что через 10 лет он написал? «В рассказы не смотрите - может вас привести к прелести». У него шел процесс духовного развития. Святой не сразу становится святым.

Представьте себе, если бы у нас были сочинения благоразумного разбойника, и мы бы сказали: «Вижу во святых разбойника благоразумного». Что это было бы? Это чему бы он нас научил? Как грабить, убивать, развратничать, насилие производить? Да вы что! А мы сразу: святой. И сразу все канонизируем, все наследие. Что такое за чепуха? Что вы, разве так можно? Надо смотреть! Поэтому у святых мы найдем кое-где такие противоречия, верно.

И во-вторых, надо сказать, что это достаточно редкое явление, когда вдруг они расходились в чем-то во взглядах. Но опять надо посмотреть, в чем, почему. И все это не так просто, как кажется. А то привыкли, бросаются словами: «У них были противоречия». Давайте посмотрим, какие противоречия? Возьмем пример - споры о человеческой природе Иисуса Христа. Как человек, Он кто был? Какая у Него была природа? И начинается. Смотрите, вот отцы пишут, что у Него была такая же природа, как у первозданного Адама. Вторые говорят: у Него была природа уже после грехопадения Адама. Видите, противоречие.

На самом деле, ситуация совсем другая. У него была природа, с одной стороны, чистая и безгрешная, как у первозданного Адама, но смертная и тленная, как у падшего Адама. Одни святые писали об одной стороне, другие о другой стороне. И правильно писали. Действительно, смертный и тленный, как у падшего. Действительно безгрешный, как у первозданного. А вот для человека, который не разбирается в этих вещах вообще, и получаются «противоречия».

Костры, старообрядцы и общий упадок

Говорят, вот, костры инквизиции, все это ваше христианство. Сколько людей сожгли, сколько горя.
- Пожалуйста, к Римскому Папе такие вопросы. Мы согласны, да, католицизм - это кровяное внешнее, это кровяная религия, действительно полная насилия, всю историю и до сих пор. На Украине, когда перестройка началась, какие насилия над нашими священниками творились, над храмами! Избиения какие! Вплоть до смерти было. А Папа Иоанн Павел II собирает этих униатских епископов, проводит там конференцию и дает им благословение. А потом, когда все захватили, все, что можно было захватить: «Мы прощаем вас, а вы простите нас». Католицизм в этом отношении очень страдает, потому что там уже давно, тысячу лет тому назад, произошло катастрофическое обмирщение церкви. Она вся оказалась захваченной земными интересами.

- Но у нас тоже были разные вещи. Были и старообрядцы, когда с двух сторон такая была жестокость…
- Да. Если бы старообрядцы имели такую же политическую власть и государственную поддержку, как тогда православные - с православными то же самое было бы, что и со старообрядцами. И причина - в общем состоянии, в духовном состоянии христианства в XVII веке. Оно оказалось уже в огромной степени деградировавшим от тех святых начал, которыми жили преподобный Сергий и его ученики. Наш расцвет был недолгим - эпоха преподобного Сергия и его учеников. Уже к концу XV века, ко второй половине, началась деградация. Монастыри стали чем богатеть: золотые купола, роскошные одежды.

- Почему так происходит?
- Почему? Очень просто. Почему мы объедаемся, когда хороший стол? Ну, скажите, почему?

- Хочется все попробовать.
- Ну, конечно, все хочется съесть. Если вкусненько, так побольше. Так и они. Вот так легко мы поддаемся вот этим вещам. По наклонной плоскости вниз легко. Вверх трудно.

- Думаете, может еще быть вверх?
- Нет, не думаю…

- Только хуже будет?
- Что значит, хуже? Хуже… Да, сползание идет - это бесспорно. Как, когда, в какой степени - об этом трудно судить…. Вы обратите внимание - возьмите названия конференций, посмотрите в любой Православной Церкви, а уж, тем более, в не православной - в католической церкви, протестантской - просто по названиям пройдитесь, и вы увидите, ни одной нет, которая бы звучала примерно так: «Основные проблемы духовной жизни». Что такое духовная жизнь? Как понять, какие средства и что необходимо для борьбы со страстями? Вы не найдете таких конференций. Мы заняты совсем другой проблематикой. Мы чем угодно заняты - культурой, искусством, наукой, философией, образованием, молодежными движениями, экономикой, эксплуатацией.

Четырехмесячный миссионер

Миссионерством.
- Миссионерством, пожалуйста. Особенно умиляет: такой-то миссионер окончил четырехмесячные курсы! Я чуть в обморок не упал. Четырехмесячного младенца поставить проповедовать православие! Это что такое? А если такие миссионеры, то понятно. Вам скажут: «Православие покажите», - покажут. Скажут: «Это же карикатура!» - «Как, вы что? Это и есть православие». Поэтому ожидать чего-то…

А вообще, нужны ли миссионеры? Если нужны, то откуда их брать? То, что сегодня называется миссионерством, является ли таковым?
- Вот, кончают семинарию 60 студентов. Я думаю, что человек десять я бы, может, мог назвать миссионерами. Но чтобы сказать, что все, проучившиеся пять лет, могут быть миссионерами - я этого вовеки веков не скажу. Что нужно, чтобы действительно воспитывать миссионеров? Они должны окончить семинарию, и из наиболее талантливых, которые могут и говорить, и знать, и объяснить, можно было бы составлять контингент миссионеров, которому дать уже некие специальные знания. Я считаю так. Но со мной не согласны, могу вас утешить.

- Миссия может быть массовой?
- Вы же знаете, как только человек уверовал в Бога, он готов идти и проповедовать всюду. Ничего не знает, а уже начинает учить. Господи, вы знаете, сколько я писем получаю? Сколько ко мне обращаются эти миссионеры? Я за голову хватаюсь. Иногда у меня, знаете, Аня, начинают подниматься волосы дыбом там, где их нет уже давно, от этого миссионерства.

У Мельникова-Печерского замечательный есть рассказ, как батюшка проповедовал на Троицу. Проповедовал, проповедовал, а тут стоит рядом Фома, мужик. «Фома, понял ты?» - «Понял». - «Отвечай, что такое Троица?» - «Христос, Богородица и Микола». - «Ах ты, такой-сякой Фома!» Опять начинает. «Понял, Фома?» - «Понял». - «Отвечай!» - «Богородица, Микола и Христос». Вот вам и миссионер. А ведь это дело очень серьезное.

Алексей Ильич, как вы думаете, можно человека обратить в веру сегодня, например? Во-первых, сегодня у людей, вообще, доверие к слову очень снижено.
- Можно обратить только того, кто ищет, кто интересуется. Вы знаете, еще древние пифагорейцы говорили: «Ученик - это не сосуд, который надо наполнить, а факел, который надо зажечь». Вот, в чем дело. Если этот факел не горит, не зажигается, бессмысленно наполнять. Это будет лежать мертвым грузом. Если в желудок напихать больше, чем нужно, то начинаются негативные процессы. Так же и в голове, которая не интересуется, а в неё знания напихивают. В первых рядах революционеров часто можно было видеть семинаристов.

А как разговаривать с человеком, который, допустим, ищет? И он уже и то поизучал, вроде, и этим поинтересовался, и говорит: «Все религии - это одно. Каждый говорит, что его религия правильная». Как разговаривать?
- Христианство имеет объективные аргументы, которые свидетельствуют о его неземном происхождении. Все истины христианства вы не сможете вывести ни из иудейства, ни, тем более, из окружающих языческих религий и философий, которые мы видим там. Это поразительная картина.

Но об этом я предпочитаю говорить с людьми, у которых действительно хоть немножко есть искание души, не вскипение ума, игра ума, с теми, кто действительно ищет пути, как заблудившийся в лесу человек. Ему надо выходить, искать дорогу. А когда так, ради развлечения, знаете, как любят поспорить о том, о другом, тогда бесполезно. Пусть мертвые погребают своих мертвецов. Религия говорит о важнейшем вопросе - о смысле человеческой жизни и вечности, но только с верой. Когда человек тонет, он не будет рассуждать: «Да что это вы мне подсовываете это сучковатое бревно!» - человек будет хвататься, за соломинку хвататься будет.

- Нужно ли миссионерство сегодня как явление, как оно должно выглядеть?
- Я думаю, насчет миссионерства это громко сказано - «надо». Мне кажется не миссионерство нужно больше, а катехизация. …

- А как вы относитесь к огласительным беседам?
- В принципе, я считаю, это полезное явление, нормальное явление. Только, конечно, как некий намек. За одну, две, три лекции что там скажешь? Возьмите IV век, Кирилл Иерусалимский. Он вел оглашение по нескольку лет! И только после этого человек допускался к крещению. Но сегодня - две-три беседы. А ведь требуется не просто провести беседу, требуется что? Экзамен, своего рода. А что ты усвоил? А зачем крестить? Что такое крещение? Зачем оно нужно? С какой целью? Чтобы вступать в партию под названием церковь? Вот что нужно! Главная задача - крещение можно принимать только тогда, когда я убедился в вере, что христианство - это истина, что православие - это действительно истинный путь в жизни. Вот тогда - да! И третье условие - если я действительно хочу изменить свою жизнь. А если креститься просто так, ради формы, не меняя своей жизни, тогда лучше и не подходить к этому.

- Прямо так со среднестатистическим россиянином? Обидятся и скажут: «Ну, вот, как это…».
- Да, потому что важно форму соблюсти, обряд. Чем характеризуется язычество? Исполнением определенных внешних форм действий. Оно не касается души человека, оно ее не трогает. Мне главное сделать внешне все правильно. А православие, в отличие от этого, говорит: «Совсем форма не важна. Какие пустынники, что они имели, какие-то храмы, иконы?»

Привычка и обряд

У нас-то получается, что во многих храмах говорят: «Главное, что перед причастием исповедовался?» - «Исповедовался» - «Ты постился три дня? Канон вычитал?» - все, можешь причащаться.
- Понимаете в чем дело, а что еще спросишь у человека? Хотя бы говорят это. А главное, конечно, не в этом. А в том, что все-таки - ты хочешь вести другую жизнь? Исповедь когда действительна? Когда человек все-таки хочет вести другую жизнь, обещает: каюсь я, но я каюсь так, я вот такой, и мне хочется вести, по крайней мере, я мечтаю хотя бы вести другую жизнь, а не просто дать отчет о проделанных грехах.

- Алексей Ильич, а как вы относитесь к тому, что обязательна исповедь перед каждым причастием у нас?
- Ну, что делать? Это, я вам скажу, проблема очень сложная, христианство легко преобразовывается в язычество, то есть сохраняется внешняя православная форма, а содержание выветривается, очень легко выветривается. Человек ходит на службу. И присутствует там. Ведь что говорят: молитва без внимания - это пустое занятие, более того, даже оскорбительное для Бога. Потому что вы не посмеете без внимания подойти даже к начальнику и разговаривать с ним. А здесь вы перед Богом такое делаете! Сейчас канонизировали Серафима (Романцова), старца Глинской пустыни. Он однажды одному сказавшему ему: «Я все-таки имею непрестанную молитву», - ответил: «Нет у тебя никакой молитвы, ты просто привык к словам молитвы, как другие привыкают к ругани».

- Как молиться тогда, если и так плохо, и эдак плохо? Одно механическое повторение, рассеяние…
- Молитва должна быть со вниманием. Я понимаю, что мы не можем, мы рассеиваемся. Рассеялся, читая молитву, опять себя ловишь, опять заставляешь. Надо приучать себя ко вниманию.

- Какая главная трудность сегодня у человека на пути к храму, к вере, к Богу? Как вам кажется?
- Трудно сейчас бывает человеку выйти из той атмосферы жизни, в которую нас погружают. Самое трудное - это суета, которая отнимает все время, забивает нам голову. Мы не успеваем ничего подумать: даже о своей душе и о Боге. Вот эта суета, вот это отвлечение внимания от насущного вопроса: «Зачем я живу?» Человеку не успевает как-то осмыслить самого себя. Это развлечение, это развлекаловка, которая сейчас всюду, это средства массовой информации, которые нас погружают совершенно в другой, буквально антихристианский мир. Все это очень мешает человеку прийти к Богу. Ничего не читаем, Нового Завета даже не читаем. Отсутствие интереса, какая-то апатия, какая-то теплохладность, о которой в Апокалипсисе сказано: «Поскольку ты не холоден и не горяч, изблюю тебя из уст Моих». Убийственное равнодушие: «Да неважно, мне плевать на все эти религии, на все, я живу, как живу» - вот это беда самая главная, мне так кажется.

Все отпущены из ада!

Понятно, что все мы грешные, что мы все больные, что спасаемся мы только по милости Божьей. И никаких заслуг у нас нет, и если не Христос, то всем в ад идти. Но если Христос скажет: «Нет, дорогой, иди-ка ты в ад», - как-то не возникает вообще желания что-то делать, в ад - так в ад, нет сил уже…
- Это перекос, который, к сожалению, вошел в нашу учебную и богословскую литературу. Я с удивлением смотрю на это. Поскольку приходится выступать мне в университетах часто, на общественных площадках, в домах культуры, и нередко задают об этом вопрос - о вечных мучениях, - я занялся немножко и сделал буквально открытие: нашел целый ряд святых отцов, которые говорят, что муки, конечно, будут, помучают нас нашими страстями, но не бесконечно.

В частности, вот Слово Иоанна Златоуста, вы только послушайте: «Ад! Где твоя победа? Смерть! Где твое жало? Христос воскрес, и ад повергнут». Ад разрушен! «Ад опустошил» - пишут святые, причем какие святые, если бы вы только подумали! Назову первого - это Афанасий Великий, которого всегда именовали столпом православия, пишет: «Все были отпущены из ада». Все! Апостол Петр, а не кто-нибудь, пишет, что Христос вывел из ада тех, которые «противились во дни Ноя, мертвые духом». Апостол Павел что пишет? «Христос - Спаситель всех человек, а наипаче (то есть особенно) верных». А в Великую Субботу звучит: «Ад царствует, но не вечнует над родом человеческим». Никакого отчаяния, безразличия не должно быть! Ясно, что мучения не будут бесконечными. Задача в другом: не хотелось бы помучиться!

А не получается, что тогда мы вообще просто эгоистически к этому вопросу подходим? Я хочу избежать страданий и поэтому я буду тут хорошо себя вести.
- Какой же это эгоизм?! На улице мороз, и я одеваюсь тепло. Ах, какой эгоизм! Я захотел есть - надо есть. Ух, ну, эгоист, ест! Это же вздор! Какой же это эгоизм? Я тону, я хочу выбраться на берег. Если это эгоизм, оказывается, то это замечательная логика. Не знаю, откуда только она снизошла. Наверное, из преисподней.

Естественно, человек хочет освободиться от страданий. Пройти домой, только бы не попались разбойники какие-нибудь. Хотелось бы? Хотелось бы. «Иди вот таким путем. Вот так иди, и проскочишь». Вот и все.

- Почему тогда у нас такая минорность на эту тему довлеет и в проповедях, и везде?
- Ну что делать? Вот видите, причем поразительные факты, я написал об этих отцах, привожу отцов. В ответ: «Осипов учит богохульству». Простите, я что, выше Афанасия Великого? Какой Осипов? Афанасий Великий учит. Я выше родного брата Василия Великого, Григория Нисского? Это он учит. Я выше Ефрема Сирина, Исаака Сирина? Это они учат, а тут Осипов. Понимаете, как? Это, мне кажется, лукавство - боятся против святых сказать. Говорят: «Осипов учит о том, что мучения будут не вечными». Я говорю: «Ох, какая жалость, действительно…»

- Кому-то хотелось помучиться?
- Да. Забыли, наверное, что не они, грешные, будут мучиться, а мы с вами, грешные, будем мучиться. И страдают, что, оказывается, мы не вечно будем мучиться. Ах, бедные, как я вам сочувствую.

О последних временах

За 20 лет изменилось что-то в общем настроении, в церковном обществе, в обществе вокруг Церкви?
- Да, изменилось. Изменение это произошло за счет, мне кажется, одного основного фактора - развращающего влияния Европы. Никаких уже идеологических границ, и к нам пришли, ринулись, к нам с огромной силой внедряются идеи, дух, образ жизни, образ поведения, образ мысли, который уже давным-давно проникнут только одной заботой: «Как устроиться здесь?». То есть, родиться только для того, чтобы умереть. И это страшное дело - эта умерщвленность. И она очень сильно сейчас давит на сознание наших людей. Это одна сторона.

Вторая, как я сказал, - это равнодушие, когда сводят все религии к тому, что это одно и то же. В результате все вероучительные истины, которые чрезвычайно важны, нивелируются, исчезают. Христианство в результате теряет свою значимость. Это очень опасно, я вам скажу.

А как вы относитесь к разным активистам, которые разрушают, поджигают, например, разгромили Музей Набокова? То есть к тем, кто считает, что нужно нести православие и просвещение силой, противостоять злу именно физически?
- Я, вы знаете, очень боюсь таких методов и таких способов. Мне кажется, что здесь что-то не то. Если бы было это действительно правильно и возможно, я думаю, Христос или апостолы обязательно хотя бы что-нибудь сказали. И вы учтите, они же все-таки жили в эпоху рабовладельческого строя. И вдруг мы не находим нигде ни малейших намеков и указаний ниспровергнуть этот строй. И даже осуждения его нет. А почему? В чем дело? Что, христианство, значит, «за»? Нет. Христианство указывает совершенно другой путь борьбы. Если мир борется кулаками и оружием, то христианство говорит: «Ничего это не даст, сейчас вы - кулаками, через час - вас кулаками».

Христианство говорит: «Необходимо человека менять». Каким путем? Проповедью о том, что такое правильная человеческая жизнь. Эта правильная человеческая жизнь - христианство. И только тот человек, который усвоит себе это, изменит характер своего поведения в этом внешнем мире. А путь насилия, с христианской точки зрения, - это путь ложный. С другой стороны, христианство «против» доктрины Толстого непротивления злу, когда вопрос касается, например, военных действий, когда противники друг друга не знают и борются с той машиной зла, которая идет на мой народ, а я поставлен промыслом Божиим защищать его. И здесь, если я не буду убивать, не буду подрывать эти танки, не буду сбивать эти самолеты, я буду предателем и совершать тяжкий, тяжкий, тяжкий грех. Вот, оказывается, какая разница.

Беседовала Анна Гальперина

В адрес сайта Православие.ру приходит много вопросов, которые читатели адресуют профессору . Мы отобрали из них наиболее часто задаваемые: о сомнениях в вере, о том, как научиться узнавать волю Божию, как подавать милостыню, почему православные терпят лишения и есть ли вообще справедливость на земле.

Какая милостыня правильная?

Что большего можно сказать об этом, чем сказал Христос? «Не труби перед собою» (Мф. 6: 2). Было такое у еврейских фарисеев: встать на перекрестке улиц и трубить в рожок – подавать знак, чтобы к ним сбегались нищие, и затем величественно подавать им. Христос осудил это. А помните, как Христос оценил лепту вдовы? Она дала меньше всех, а Он назвал ее жертву самой большой. Суть , оказывается, заключается не в том, сколько ты дал. Совсем нет. А в том, с какой душой это делаешь: ради похвалы человеческой, с тщеславием, человекоугодием, расчетом или чтобы исполнить заповедь Божию о любви к ближнему.

Есть замечательное высказывание у преподобного Никона Черногорца, сербского святого XI века: «Яко лучше есть нищим раздаяти имения своя, нежели приносити та к церквам и украшати их». По-русски: «лучше давать нищим, чем украшать церкви!» А то подчас хвастаются: «Я поработал для Церкви». (Пришел с Жигулями, а ушел с Мерседесом.) Ведь, доходит и до того, что табличку в церквах вешают: «Помощью такого-то (имя, отчество, фамилия) наш храм украсился и т. д.». Что мы делаем?! Отнимаем этим у человека его доброе дело, развивая у него тщеславие. Господь же говорит: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6: 3).

Каждая истинная добродетель глубоко целомудренна. И это очень важное святоотеческое положение. Не разгульная, когда готова раздеться до последней нитки. А целомудренная, которая скрывает себя, а не выпячивает, никуда не лезет.

Обратите внимание: Христос, воскресив 12-летнюю девочку, дочь Иаира, родителям ее повелел никому об этом не говорить (см.: Мк. 5: 38–43; Лк. 8: 51–56).

Это естественное свойство любой добродетели – . И самая суть милостыни – в этом. И чем более целомудренна милостыня, тем более она исцеляет нашу душу. И наоборот.

Милостыню можно давать и без всякой любви – и это мы давным-давно наблюдаем на Западе. Там как её подают? Просто перечисляют со своего счета. А как много значит личное соприкосновение с человеком! Прийти к больному или старому человеку и лично помочь ему – как это много значит! Это совсем другое нравственное и психологическое впечатление производит на душу и дающего, и получающего по сравнению с тем, если я просто перевел деньги на чей-то счет. Такая милостыня душевнее, полноценнее, нежели заочно, да еще без всякой души формально перечислить кому-то деньги. Ибо нет милостыни там, где нет любви.

Есть ли справедливость на земле?

Моя бабушка (она скончалась в 1931 году) говорила: «Правда закормленная, запоенная, сидит вон в том углу, а никто на нее и смотреть не хочет». А бабушка игумена Никона (Воробьева) говорила так: «Правда – на дне моря, да еще с якорем» – чтобы никогда не всплыла и ее вдруг не увидели. Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что правда этого мира есть совсем не правда Божия, потому что мирская правда, как правило, морально обесценивается очень многими человеческими неправдами: расчетами, лукавством, лицемерием, притворством, а то и обманом. Вот он, христианский принцип: где нет любви, там нет правды, истины, нет добра, нет и счастья. Действительно, требовать правды есть дело , а жертвовать ею – дело любви.

Вот он, христианский принцип: где нет любви, там нет и истины, нет добра, нет блага

А.С. Хомяков высказал гениальную мысль, которая могла бы ответить и на вопрос, о котором очень многие говорят, спрашивают, интересуются - в чем заключается «русская идея»? Хомяков, хотя и не прямо на этот вопрос отвечал, но сказал, действительно, о самой его сути: «Единство в свободе по закону любви ». Речь здесь не просто о юридических свободах. Нет, никакие права человека не могут быть ему добром, если в них нет любви. Конечно, свобода, кажется – великое благо. Но без любви она становится произволом, своей противоположностью. Нужны доказательства? – «Charlie Hebdo». Разве можно издеваться над тем, кто является святыней для человека и тем более, для множества людей! Издевались над Мухаммедом – и получили сами.

Что делать, когда приходят сомнения в вере?

Во-первых, надо помнить, что сомнение – если это не рассуждение, а именно сомнение, которое, я вижу, вообще подрывает во мне веру как таковую, – есть такой же грех, как и грех лукавства, например, обмана, воровства и т.д. Это грех. Потому что одно дело – анализировать какие-то вопросы, в данном случае для меня непонятные, и совсем другое, когда эти сомнения переходят в стадию прямого отрицания веры. Нужно же помнить, как часто мы ошибаемся, не зная многих сторон того или иного вопроса. В данном же случае речь идет не об одном из вопросов, а о смысле всей жизни, и от решения этого вопроса может зависеть вся моя будущность и земная, и вечная. Поэтому с сомнениями нужно быть в высшей степени осторожными. Это равносильно работе тех, кто разминирует: одно неосторожное движение – и смерть.

Второе: нужно помнить духовный закон жизни человека: дух (то есть духовное состояние) творит себе формы. То есть, именно мое духовное состояние определяет все направления моей жизнедеятельности: и мировоззрение, и всю практическую жизнь. Это очень важный закон, который, к сожалению, остается вне поля зрения многих людей, в том числе даже и нас, христиан. Поэтому нужно заботиться о своем духовном состоянии. Чем более оно будет правильным, тем меньше будет и самих сомнений и тем легче, кстати, будут разрешаться те вопросы, которые, естественно, возникают в нашей душе.

И третье, на что хочется обратить внимание: не нужно смущаться, когда приходят сомнения. У кого их только не бывает. Но всякому искренно ищущему, а не ради праздного любопытства развлекающемуся, ответ обязательно будет, найдется книга или человек, или обстоятельства. То сам найдешь ответ, то прочтешь, то подскажут. Всему свое время. Жизнь постоянно убеждает в истинности слов: «ищите и найдете» (Мф. 7: 7).

Не приходится удивляться тому, что у человека возникают сомнения, – о, если бы только они одни! А что еще, кроме сомнений, бывает? – Такие вещи, о которых и сказать нехорошо, и во веки веков не скажешь. Как говорил герой романа Ф.М. Достоевского «Униженные и оскорбленные»: «О, если бы только открылось, что в моей душе творится, то, думаю, всему миру задохнуться бы пришлось!» Так вот, и этому не нужно удивляться. Природа наша повреждена и много чего возникает в нашей душе.

Но как относиться ко всему нехорошему, что во мне возникает? – Я понимаю, что это нехорошо, и стараюсь бороться с этим. Надо бороться, а не удивляться. Мы – и это надо крепко запомнить – больные духовно. И родились здесь, в больнице, которой является наше бренное земное бытие. И эта наша болезненность проявляется в самых различных видах, в частности и в сомнениях.

Поступи искренне – это и будет исполнение воли Божией

Как узнать волю Божию – избави Бог стараться проникнуть в ум Божий, разгадать, что Он думает. Это ужасно и глупо! Так нельзя даже ставить вопрос! Он должен быть таким: как мне исполнить волю Божию? Как мне не оказаться противником воли Божией в своей жизни или в том или ином поступке? Ответ есть, и он всем известен: насколько хватает у тебя, человек, твоего глупого ума – подчеркиваю: глупого, потому что все мы оглупили себя своими страстями, насколько хватает твоей сожженной совести – подчеркиваю: сожженной, поскольку непрерывно сжигаем её своими мыслями, чувствами и делами против этого голоса Божия – нужно поступить по этому уму, но искренне, и по этой совести, но искренне. Если с чисто совестью поступим – это и будет исполнением воли Божией. Потому что Бог хочет от нас только одного: чтобы мы поступали разумно и по совести. Разумно, ибо Бог дал нам свет и разум, и призвал к к разумности, а не к безумию. Святые отцы потому и говорили: «Нет добродетели, добра без рассуждения».

Так вот, когда я поступаю так – не лукаво и не оправдывая себя, тогда я и поступаю по воле Божией. И тогда, даже если ошибаюсь, делая что-то неверно, но искренне, то, как утверждают все отцы Церкви, Господь это исправит, видя мое желание поступить по Его воле.

Почему мы сегодня терпим лишения?

Потому что Россия еще жива.

Как-то раз я гулял по Вене с одной дамой. Дело было ранним летом, вокруг всё зеленело, цвело, ну просто красота. И она задает мне вопрос: «Как всё здесь красиво! А почему же у нас-то в России всё как-то неустроенно? Ну почему же так?» И я на эти ее восклицания ответил тоже вопросом: «Как вы думаете: кого лечат, а кого украшают?» Она смотрит на меня с недоумением. Поясняю: «Лечат больного, а украшают – покойника. Вена – прекрасный город. Но посмотрите: впечатление такое, что людям тут уже больше ничего не надо, здесь уже чуть ли не рай. Никакого другого рая не надо. И вы верующие в какую-то жизнь вечную, посмертную, оставьте её себе. Нам не нужно ни Неба, ни Бога – и здесь хорошо. А о смерти лучше не думать». Конечно, это мысли страуса, спрятавшего голову в песок перед лицом смертельной опасности. Но именно такова психология духовной смерти подавляющего числа людей, живущих в комфортных условиях.

Все наши неприятности и трудности – это признак того, что наш народ еще не умер. Больного лечат. Лечат по-разному: бывают сладкие лекарства, бывают горькие. А бывают и операции. Но это и есть лечение. Так что все наши лишения свидетельствуют: мы живы.

Но, конечно, наше счастье, нашего народа, что мы не знаем, какие огромные силы непрерывно работают на разрушение России. Посмотрите, Германия, да и почти вся Европа, побеждённая, вся разрушенная и как воскресла, а наш народ глупее что ли, или у нас ресурсов природных мало? Нежели не понятно?!

Но без скорбей, без трудностей невозможно человеку отрешиться от этой вот земли, которую ему все равно придется покинуть, хочет он этого или не хочет.

Все наши трудности – это признак того, что наш народ еще не умер: так нас, больных, лечат

Расскажу об одном показательном случае, который произошел в Женеве. Его мне поведал наш представитель при Всемирном Совете Церквей (в него входят порядка 300 различных церквей: и протестантские, и почти все Православные Церкви, в том числе и наша). Умирает генеральный секретарь ВСЦ Виссерт Хуфт – фигура номер один этой экуменической организации. В кафедральном соборе Женевы – большой и очень красивой кальвинистской церкви – назначено прощание с умершим. В храме поставили портрет покойного, собралась публика из разных стран – как-никак событие. Идет «прощание» – перед портретом. А в это время тихонечко на соборную площадь въезжает катафалк с гробом самого генерального секретаря. Тихо-тихо въезжает и припарковывается в самом дальнем от собора углу площади. «Прощание» заканчивается, все расходятся. Никто не подходит к гробу. И только несколько человек ближайших родственников покойного идут, стараясь не привлекать внимания, туда, в дальний угол площади, где стоит катафалк, садятся в машину и уезжают на кладбище. Никто умершего не видит. И не надо видеть! А зачем напоминать о смерти? Мы вечно живем здесь, на земле – мы же христиане?!

А что показывают по телевизору? Веселье, фестивали, пляски, игры, соревнования… А показывают ли больных? Показывают, сколько людей страдает и как? –Это редкое явление. Сколько страданий – а мы чем живем? О, если бы только мы увидели эти страдания, тогда, возможно, изменился бы наш взгляд на жизнь, изменилось бы и наше отношение к людям.

В конце концов нужно понять, что наша земная жизнь – это не курорт, а больница. И ее задача вовсе не в том, чтобы мы уже здесь получили все блага и наслаждения, а в том, чтобы здесь, на земле, мы хоть немножко поняли, что мы смертны, что есть вечность и обратились к Богу. Ибо, как пишет апостол Павел: «не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего.» (Евр. 13: 14). Это, хоть немного, но ещё помнит Русь. Вот почему у нас трудности. И они будут – пока мы хоть чуть-чуть, но живы.

Один подвижник со слезами молил Бога: «Господи, почему у меня нет скорбей? Чем я Тебя прогневал?»